Про Интернет и человека в Интернете. Данный текст состоит по большей части из вопросов. И ежели проницательный читатель посчитает, что в тексте недостаточно вопросительных знаков или они стоят не там, где надо, то он волен переставить их согласно своему усмотрению.

Дефиниции

Вот начинаю я критику сетевого разума… «А сетевой разум — это что такое?» — спросишь ты меня, проницательный читатель. Я же скажу, что не буду ничего тебе отвечать так вот сразу. Не из вредности, разумеется, но оттого, что ты подспудно понимаешь, что такое сетевой разум, а все равно спрашиваешь. Я бы мог сказать, что сетевой разум — это разум в эпоху ухода всех человеческих ценностей из пространства реальной жизни в пространство Интернета и социальных сетей, в результате чего они деформируются; оперирование этими деформированными ценностями и есть «сетевой разум». А критика сетевого разума — это критика этих ценностей и того, как ими оперирует сетевой разум. «Как-то так». Ведь, в конце концов, критика сетевого разума — это критика разума, угодившего в сети, это критика несамостоятельного разума. И даже более того. Не есть ли эта критика одновременно и критика сердца, которое не имеет смелости использовать свой разум?… И неужели, спрашиваю я, такая эпоха — эпоха несамостоятельного разума и эпоха несамостоятельного сердца — еще не наступила? Или, по крайней мере, еще не наступает? И быть может даже, что эпоха социальных сетей в этом смысле вовсе не нова, а есть только лишь наиболее характерное выражение уже давно наступившей эпохи, апогей её?

Большое заблуждение считать, что философия — это разумность. Философия, быть может, есть подлинное безумие миру. Философия ничего и никого не оправдывает, критика — её удел

Текст как поступок

Где искать сетевой разум? Где вообще искать разум, если не в текстах или поступках? Однако текст как в жизни часто может быть поступком, так и в сети. В последней, впрочем, только текст и может быть поступком. Правда, есть там ещё видеоформат, но это скорее вариант текста, причём не в постмодернистском смысле (всё — текст), а именно в самом прямом значении. Видеоформат в сети все чаще используется для того, чтобы проговорить некий текст. Надо полагать, человеку, который записывает видеообращение, кажется, будто проговариваемый им текст становится полнее оттого, что мы видим лицо, слышим голос, чувствуем интонацию. Я намеренно сказал «кажется», потому что уверен, что всё это не спасает текст и даже наоборот. Что же происходит с текстом как таковым внутри сетевого пространства?

Смерть текста

Смерть текста — вот что происходит. Вслед за смертью автора следует смерть текста. И более всего это заметно в сетевом пространстве как в срезе всего общества. Текст сжимается, умаляется, сокращается, поскольку сокращаются смыслы (микронарратив), а вслед за смыслами редуцируется и язык, которому по закону экономии нет смысла содержать привередливую высококультурную лексику (следствие: появление смайликов и им подобных символов, лексика, сжимающаяся до пунктуации).

Текст укорачивается, но ведь не просто так, а вслед за автором. Авторство пропадает: феномен текста в сети — репост. Благодаря этому текст перестает быть личным, мнение перестает быть собственным. Больше нет смысла в больших текстах. Чтение должно быть мгновенным. У Андрея Платонова в одном из рассказов-фантазий есть эпизод, будто бы люди открыли все самое главное и о нем стали писать коротко, а вещам второстепенным, наоборот, посвящать целый тома. Однако я спрашиваю: о главном ли рассказывает сетевой сокращенный текст? Приняли ли мы за главное то самое?

О блужданиях в переулках

Если бы действительно эта сказочная мечта осуществилась и мы нашли «самое главное», то, конечно же, не было бы нужны в больших текстах, в спорах и дискуссиях. Всегда можно было бы в самом начале любого спора сослаться на «самое главное» и тем покончить с ним. При малейшем подозрении, что мы заплутали в переулочках, нужно было бы просто открыть карту и найти на ней главную улицу. По ней и сориентироваться. Но ведь переулки намного интереснее главных проспектов, как писал наш философский гений Василий Розанов, да и главная улица — это не конечный пункт, а только лишь направление, и неизвестно еще, куда оно приведет. Человеческий дух же тянется к переулкам.

Тут-то и необходима философия, которая задает концепцию направления и всегда может показать, что то самое «самое главное» не подчиняется нашим представлениям, потому как оно в действительности — самое неведомое, самое таинственное и самое неразгаданное. Потому и ссылаться на него в споре бессмысленно. Так что блуждание по переулкам ничем принципиально не отличается от путешествия по «главной дороге», которое по сути — то же самое блуждание.

Апейрон неопознанных мнений, или Болото-суп

Разум, чуждый философии, углубившись в переулочки и заплутав в них, может принять очередной переулок за главную улицу. Либо же наоборот, чуждый внутренне магистральному пути, он решит, что есть только вот эти переулки, бесконечно переплетающиеся между собой и никуда не ведущие (ни к храму, ни к кабаку, ни даже к университету), кроме как к самим себе. И вот эта обреченность на плутание по переулкам без ощущения главной улицы и есть блуждание сетевого разума. Его провинциальность в отношении главных тем проявляется сразу же при столкновении с философским разумом.

Однако, как правило, такого столкновения не происходит. Сетевой разум живет автономно, у него нет отработанного механизма столкновения с макронарративом, с Большим рассказом и с настоящей философией. Он отграничен от подлинной мысли железным занавесом. И за этим занавесом — болото, в котором, как паразиты, кишат тролли, кухонные философы, всевозможные гуру и целители, открыватели всемирных тайн и гадатели, культуртрегеры и бунтари. И никто из них не разгадан для себя, не знает себя и, более того, боится себя. Именно поэтому сетевые тексты (как бегство от себя) создаются непрерывно — как посты, как статусы, как репост. Все эти тексты сваливаются в одно болото, и в нем они цветут и гниют, и этому гниению-цветению нет предела. Оно поставлено на поток, и для него есть потребитель. Но, спрошу я снова, быть может, это и не болото вовсе — большой котёл, в который кем-то подбрасываются все необходимые ингредиенты? Впрочем, в эпоху сети можно и болотную жижу сварить и выдать за суп. Любители найдутся.

Словарь. Апейрон у древнего умного грека Анаксимандра — это первовещество, в котором всё едино и из которого затем появляются все вещи. Но сетевой «апейрон» — нерасчлененная масса бурлящих несобственных мнений, ни одна из которых ни за что не станет самостоятельным убеждением; и ни одна ложка философского дегтя не испортит это блевотное варево — всякий вкус здесь будет задавлен (чувства вкуса нет). Синкретизм, который был свойствен фольклору, здесь абсолютен и замкнут, из него нет выхода — никуда.

Смерть читателя

Кругом смерти. Бог умер. Автор умер. Текст умер. Не умер ли читатель, скажите мне, пожалуйста?…

Проницательный читатель может подумать, что я иронизирую, но я спрашиваю вполне серьезно. И даже более, чем серьезно, я спрашиваю в пустоту мертвого слуха, заранее зная, что не получу ответа. Если бы я рассчитывал на него, то смотрелся бы глупо: спрашивать читателя о его смерти — это, должно быть, самообман или кривлянье. Или же это — высшая степень трагизма?

Доросли ли мы все до такого трагизма? До трагизма писать не в стол, нет! — до трагизма писать — в огонь! Этот трагизм явно не для сетевого разума.

Претензии на исключительность

Мало того, что сетевой текст должен быть срочным, он при этом должен быть исключительным. Понятно, что в мире из серьезных тем в наше время невозможно каждый день находить очередную исключительную. Оттого фундаментальным темам уделяется все меньше и меньше места. Текст должен быть нов, причем нов не по мысли, а по факту. Так, редактор одного провинциального интернет-журнала, когда я предложил им для публикации текст об известном этнологе, давно почившем, ответил мне, что материал недостаточно оригинален, потому что в тексте приводятся те же самые события из жизни, излагаются те же самые идеи и, более того, те же самые даты жизни!…

Однажды испробовавшего сетевой болото-суп одолеет невероятная тошнота. Либо же — чревоугоднический запал. В любом случае необходим крепкий желудок, поскольку даже чревоугодника может стошнить. Впрочем, рвота от болото-супа включается в блюдо как новый ингредиент

Имена местностей: соцсети

Это как у современного отечественного поэта:

«Я тоже хочу!» —

Попросил он — и взяли!

Я тоже хочу, но меня не берут.

Отсель не на сцене, но в зрительном зале

Влюбляются, празднуют, каются, мрут…

Владимир Журавль

Это первый шаг: действие перемещается со сцены в зрительный зал. А затем зрительный зал перемещается домой: куда-нибудь на диван или удобное кресло с откидывающейся спинкой, и чтобы перед ним умещался большой монитор. Стихотворение, из которого выше процитирован отрывок, посвящено смерти Балабанова, однако же тема, задетая здесь вскользь, не может не волновать художника. Эта тема острая, больная для всякого творца, которого лишают не просто аудитории, ведь, в конце концов, тебе не до зрителя, когда ты пишешь в огонь. Творца лишают намного большего. Чего же? Мы чувствуем, что чего-то недостает, но не до конца понимаем, чего.

Подобия подобий

Сеть убивает пространство, расстояние между людьми. Тот, кто когда-либо чувствовал бездну пространства, отделяющего его от близких и родных, поймет, о чем я говорю. Сеть убивает и время. Человек, увлеченно работающий над книгой или диссертацией, тоже поймет меня. Когда все онлайн, нет смысла лишний раз думать о ком-либо, ибо нивелируется расстояние: кажется, будто все рядом, ближе некуда, ведь вот новый статус, новый пост, репост… Нет больше далеких пространств, в сети нет километража от Черноземья до Сибири. Соответственно, нет и времени, которое требуется на путь из Воронежа в Читу.

А если так, то, значит, и разлука,

Как временно-пространственный мираж,

Равна нулю, а с ней тоска и скука,

И прочему всему оценка та ж…

Вл. Соловьев «Из письма другу»

Однако выяснилось, что и скука, и нужда (в общении, во внимании) только увеличиваются в сети. Последняя не разрешает проблемы пространства и времени, хотя и делает их миражами. Не объявляет их миражами, но превращает их в них. Поэтому ситуация замкнутости разума в сети и есть ситуация сетевого разума по определению. Однако еще неизвестно, должна ли критика сетевого разума заниматься вопросом об освобождении разума из сети. В конце концов, интерес познающего должен быть намного сильнее интереса сострадающего. И быть может, мы, как познающие, получим намного больше от разума, окончательно потерявшегося в сети, как от подопытного, чем от освободившегося из сети разума, который на воле уже не представляет собой никакого экспериментального интереса…