Сегодня Сергею Анатольевичу Курёхину исполнилось бы 70 лет. К этой дате наше издательство планировало выпустить книгу о Капитане. Её основой должны были стать воспоминания философа Александра Дугина, с которым Курёхин близко дружил в середине 90-х. Увы, после 24 февраля работа над книгой стала невозможна.

Однако в архивах нашего редактора Дениса Куренова уже несколько лет лежали два примечательных неопубликованных комментария о последних годах жизни Курёхина. Сегодняшняя дата — отличный повод их вспомнить.

Философ Александр Дугин считает, что консервативный элемент Курёхин использовал ради эпатажа, основной же его целью была подлинная и тотальная свобода, а журналист Юрий Сапрыкин рассуждает о том, что стояло за движением Капитана в сторону разных неортодоксальных течений за рамками мейнстрима.

Философ Александр Дугин:

«О позднем периоде жизни Сергея Курехина сегодня стараются не говорить. Ведь он ассоциируется с темами, которые, по мнению многих, находятся за гранью политкорректности; связан с табуированными вопросами, подпадающими под действие cancel culture. Достаточно взглянуть на биографии и документальные фильмы о Курёхине — в них педантично вырезаются эпизоды последних лет его жизни. Это и его дружба со мной, и его интерес к консервативным онтологиям и эпистемологиям, и многие его комментарии и высказывания, которые фактически ставят под сомнение восторженную рецепцию его иронично-деструктивного и, казалось бы, легкомысленного, но на самом деле крайне последовательного критического нигилизма, с которым Курехина ассоциируют в мейнстрим-интерпретациях.

Этот факт, на самом деле, даже определил место его похорон в 1996 году. Его похоронили в Комарово, а не на Литераторских мостках, где традиционно хоронили представителей культурной элиты, к которой, несомненно, принадлежал и Сергей. Помню, когда решался этот вопрос, ответ из мэрии был категоричен: "А как же последние полтора года его жизни?" Понимаете, какая это форма тоталитарного либерального садизма? Над мёртвыми, над идеями, над мыслями. Это либерализм во всей его красе.

С моей точки зрения, Курехин обнаружил болевую точку в структуре постмодернизма. Постмодернизм претендует на полную свободу от каких бы то ни было авторитетов или тезисов, на осмеяние любых этических и моральных конструкций. Но, несмотря на всё это, в постмодернизме содержится непризнанная и тщательно скрываемая ось, которая выводится из-под удара критики.

Символичным является разговор Курехина и Пригова перед записью радиопередачи "Ваша любимая собака". Когда Пригов пришёл, то первое, что он спросил: "А почему ты дружишь с Дугиным?" И на все вопросы Курехина, мол, а почему нельзя дружить с Дугиным, Пригов отвечал, что он должен сам всё понимать. Это яркая демонстрация и разоблачение абсолютного лицемерия приговской программы. Кажется, что Пригов — постмодернист и нигилист, который занимается деконструкцией классических дискурсов. Но, оказывается, что есть то, что нельзя критиковать. Эта деконструкция имеет свои границы.

Курёхин был человеком, который глубоко чувствовал ограниченность либерального постмодерна. Он видел эту ограниченность в искусстве, обществе, культуре и даже в том, как воспринимали его самого.

На мой взгляд, именно Курёхин был истинным постмодернистом. Если уж мы отвергаем все ценности, то давайте отвергнем их все. Если мы берем критическую дистанцию, то давайте возьмем ее по отношению ко всему. В противном случае это становится просто идеологическим инструментом, где критикуют только то, что не совпадает с собственной позицией, а то, что совпадает, оставляют без внимания. По сути, это то же самое, что делают тоталитарные идеологии, иерархические общества и патриархальные эпистемологии, навязывающие свои догмы как безусловные.

В этом и заключается позиция позднего Курёхина. Неправы те, кто считают, что он перешел от прогрессивных взглядов к консервативным. Он просто увидел ту самую слепую зону критической постмодернистской эпистемологии, которая в самом постмодернизме является табу. Он обнажил ее, привлекая к ней внимание.

Я считаю, что консервативный элемент Курёхину служил исключительно для эпатажа. Он был носителем тотальной свободы, а тотальная свобода предполагает нарушение любых устоявшихся конвенций. Тотальная свобода предполагает демонтаж догматики, откуда бы она ни исходила. Психоделическую деконструкцию в передаче "Ленин-гриб" либералы приняли рукоплесканиями. Но когда дело дошло до либеральных догматов, начались проблемы.

Правые, очевидно, были низвергнуты и без Курёхина, поэтому он возвращался к этим идеям для более насыщенной структуры своего интеллектуального шоу. Позиция Курёхина никак не сводится к консерватизму. Это позиция свободы, честности, глубины, продуманной и последовательной деконструкции догматических иерархических установок.

Можно ли назвать его подход анархическим? Давайте вспомним, что существуют два типа анархизма: Прудона и Штирнера. Анархизм Штирнера — либеральный, индивидуалистический. Анархизм Прудона — общинный, близкий русскому народничеству. Также есть ещё фигура Анарха у Юнгера, которого считают правым, но он, по сути, левый. Именно у Юнгера фигура Анарха сопряжена с фигурой абсолютной самостоятельности. В этом ключе и стоит рассматривать Курёхина и интерпретировать последние годы его жизни.

Однако мне категорически не нравятся оба термина — "левые" и "правые". Курёхин был солидарен со мной в этом. Словосочетание "национал-большевизм" как раз и нравилось ему, потому что одно слово косило другое. Правые шарахались от слова "большевизм", левые — от приставки "национал". Обыватель сталкивался с этим понятием и давился.

Такой же метод был у Курёхина в его творчестве. Он мог любить Пепперштейна, но только в одном наборе с Эдуардом Хилем. А Некрореализм Юфита — вместе с Киркоровым. По отдельности ему все это не интересно. Все должно быть переплетено, чтобы обнаружить те грани подлинной свободы, где правое и левое должны быть преодолены.

До определенного момента Курёхин видел в либерализме технологию, которая сопровождала процесс его творческого освобождения. Тогда либеральная демократия вытесняла штампы позднего советизма. Но это имело недолгую и несерьезную основу. Курёхин был гораздо тоньше и глубже, умнее и талантливее. Он был настоящим гением. А ведь гений не определим.  Когда мы пытаемся свести гения к схеме, мы всегда теряем его выразительные черты. Гений не сводится к схеме. И по сути, это и есть единственная схема гениальности».

11 ноября 2020 года

Журналист Юрий Сапрыкин:

 «Я помню, как многие люди, — близкие или далекие от Курехина — в то время начали говорить, что он заигрался. Дескать, Курехин известный постмодернист, "Ленин-гриб", любит нести всякую околесицу. И альянс с Дугиным — еще одна изощренная игра. Я понимаю, что это очень плоская и позиция, но доля правды в слове "игра", конечно, есть.

В Курехине очень сильна стихия легкого и быстрого ума, который заходит с огромной скоростью в самые далекие углы мысли, бытия, если хотите, и не видит в этом опасности. Это часть курехинской игры— не в постмодернистском, а в жизнестроительном смысле. Курехин был великим насмешником и пробовал на прочность любые культурные системы, которые перед ним возникали — сломается или выстоит. Можно сказать, что это доведенная до предела игра в поисках предельной серьезности.

Чтобы понять, как это выглядело и чем это было вызвано, достаточно вспомнить 1993–1994 годы, когда рухнуло, помимо всего прочего, еще и здание нормативной культуры — во многом советской, но где-то и общечеловеческой. И на его месте воцарился циничный торгашеский дух, который для человека с немного другой системой координат выглядел совершеннейшим злом. И реакцией на это самодовольное торгашество очень часто становился политический радикализм или эстетический консерватизм. Что особенно свойственно Петербургу, где сама архитектура как бы намечает силовые линии такого противостояния.

Слово "консерватизм" тоже надо пояснить: не то чтобы Курехин начал под видом "Поп-механики" устраивать концерты военных хоров с пением советского гимна. "Поп-механика" — даже последняя, кроулинская — осталась вполне постмодернистской конструкцией, но в этой оболочке содержался уже совершенно иной смысл, одновременно провокативный и консервативный. Это была некоторая найденная им точка опоры — или попытка найти такую точку — в новом, флюидном, циничном и жестоком мире, в котором мы оказались в начале 1990-х. Курехинская разрушительная ирония сменилась, если можно так сказать, иронической ретроградной романтикой. В этом смысле интересна даже не его последняя "Поп-механика" с кроулианскими огненными колесами, а интервью Курехина с академиком Дмитрием Лихачевым, кажется, года 1993-го, его легко найти на ютьюбе. Если бы оно появилось года на три раньше, все было бы понятно: "ха-ха, «Ленин-гриб", Курехин стебется над пыльным советским академиком". Но в 1993 году все выглядит иначе. Курехин как бы играет роль корреспондента канала "Культура", делает задумчивое лицо, на челе его проступает духовность. Но это уже не только ирония. Это разговор с человеком, над статусом и публичным образом которого Курехин лишь слегка иронизирует — но при этом как-то почтительно, слегка сентиментально, с некоторой даже завистью относится к его академической укорененности, к бэкграунду Большой Культуры, который за ним стоит.

Что до дружбы Курехина с Дугиным — они же ужасно похожи. Оба — невероятные эрудиты, оба — люди очень легкой и стремительной мысли, оба — принципиально неортодоксальные, далеко выходящие за рамки общезначимого консенсуса. Оба говорили и писали нечто такое, что в окружающем интеллектуальном пейзаже было совершенно невообразимо. И просто было интереснее, страннее и причудливее, чем все остальное. В какой-то момент даже на фоне Летова и Лимонова.

И вот эта курехинская блуждающая позиция — тоски по твердым метафизическим основаниям и одновременно иронии по отношению к этой своей тоске… Это все было и у Дугина. Да и сейчас есть. И его телеграм-канал, и его публичные выступления — это прежде всего невероятно артистичный человек с тонким чувством юмора. Он не "квадратный и банальный", как писал Лимонов о другом известном персонаже.

Понятно, что все это правая интеллектуальная традиция, к которой даже сам Курехин применял в последние годы более простой и однозначный термин — "фашизм", но подозреваю, что само это слово для Курехина было скорее способом максимально быстро и бесповоротно выскочить за рамки своего круга, того самого, где его уже поставили на понятную полку как "выдающегося деятеля российской культуры" — от этого окостенения он очевидно хотел убежать. Но есть и другие термины, объясняющие его интересы — религия, эзотерика, конспирология и так далее. Курехин говорил в последних интервью про интерес к британскому "эзотерическому подполью" — Дэвиду Тибету из Current 93 и Стивену Стэплтону из Nurse With Wound, что чуть ли не вместе собираются записываться. И по этому кругу можно понять, куда он сдвигался — говоря предельно широко, в сторону разных неортодоксальных течений мысли и художества за рамками мейнстрима.

Новые увлечения Курехина изменили у многих отношение к нему, но говорить, что он сталкивался с цензурой — смешно. Незадолго до смерти он был в эфире ОРТ в передаче "Час пик", готовил вместе с Сергеем Соловьевым балет для Большого театра. Да, Курехин со многими разругался и рассорился. Не знаю, насколько это было болезненно для него самого. Скорее, это было болезненно для его старой рок-клубовской компании, которая пришла в полный ужас, мол, Сережа совсем с ума сошел. И если посмотреть более поздние интервью Гребенщикова или Троицкого, то понятно, что для них эта боль не прошла, это была тяжелая и страшная история. И еще более тяжелая, и страшная от того, как она закончилась. В его смерти есть трагический и, может быть, даже мистический элемент, но на эту территорию со своими комментариями мне не хотелось бы заходить». 

5 июля 2021 года

P.S.:

«Среди персонажей тогдашней богемы, по большей части хмурых, раздражительных девиантов, Курехин выглядел поистине пришельцем из иного мира. Я не могу представить его на замызганной кухне, судачащим за рюмкой водки о "происках КГБ". Он был человеком легким, обаятельным, удивительно несоветским даже в то, насквозь советское, время. Невозможно представить, что кто-то мог не любить его, взлетающего на сцену в джинсовой курточке с переливающейся блестками надписью "Capitan" на спине, подлетающего к роялю и заливающего зал ошеломительным каскадом звуков. Восхищение — вот, пожалуй, единственное чувство, которое испытал всякий, хоть раз с ним встречавшийся. Даже толстые глупые тетки из Управления культуры, вечно что-то проверявшие и запрещавшие, казалось, таяли, встречаясь с ним. И, зная это, во все делегации, выбивавшие в обкоме разрешения — открыть ли выставку, снести ли стену в нон-конформистском театре — обязательно приглашали Курехина. Его знали все, и он знал всех. Я помню зарождение "Поп-механики". Это была не музыкальная группа, а, скорее, групповая фотография. Всякий, кто имел хоть какое-то отношение к искусству, будь то поэт, художник, да просто богемный тусовщик из "Сайгона", мог оказаться на сцене. Как удавалось Курехину из всей этой суеты, нагромождения персонажей, не умеющих играть и на расческе, создать гармонию, создать музыку — для меня и по сей день загадка. Но вот уже пляшут по роялю заводные пластмассовые цыплята, кто-то тащит на сцену лошадь, выпрошенную то ли в цирке, то ли в пожарной команде, красавчик Африка стучит по барабану, а известный всему городу толстый педрила заводит: "Полюбил я девчонку…". "Поп-механика"»

Дмитрий Волчек, из эфира на «Радио Свобода», 10 июля 1996 года

«Последние события ошеломляют и, может быть, только поэтому не вызвали пока что газетной реакции. Но реакция многих моих знакомых и коллег, давних поклонников Новикова и Курехина, однозначна: шок и брезгливое отдергивание. Объясняют ангажированность обычно аполитичных художников лаконично и неаргументированно: доигрались. От абсолютной эстетической и этической всеядности перешли грань, которая ассоциируется с гранью фашизма, смерти, небытия»

Михаил Трофименков, «Красная магия, или Здравствуйте, девочки…» (статья в газете «Смена», 1995 год)

«Журналист Михаил Трофименков, осмелившийся опубликовать острокритичную по отношению к новым революционерам статью в петербургской газете "Смена", встретив в проходных дворах на пути из знаменитого здания на Пушкинской, 10 к метро "Маяковская" Курёхина, Дугина и тоже обратившегося в национал-большевистскую веру Егора Летова, получил в ответ на свою критику удар в лицо».

(из книги Александра Кана «Шкипер о Капитане»)

«Собирается ли Курехин, как доверенное лицо кандидата в депутаты, сам уничтожать и искоренять элиту, среди которой (так, между прочим) немало и его друзей, или поручит это другим представителям новой рождающейся нации–расы. А если кровь прольется, потому что кто-то буквально расшифрует призыв к истреблению и искоренению? Понимает ли Курехин, что теперь и навсегда любая пролившаяся кровь будет и на нем?»

Михаил Берг, из эфира на «Радио Свобода», 18 ноября 1995 года

«В общем-то, в национал-большевизме его всё привлекало. Хотя я бы не сказал, что Курёхин был частью национал-большевизма. Скорее, наоборот: национал-большевизм был частью Курёхина»

Александр Лебедев-Фронтов, из интервью проекту Sensus Novus, 30 мая 2013 года

«Круче национал-большевизма может быть только смерть. Не боясь оказаться лже-пророком утверждаю, что радикальнее нашего авангардного политического и эстетического движения нет в России ничего и не будет.

Демократия неприемлема людям искусства потому, что посредственна. […] Потому люди искусства идут к нам. Мы даем им мечту, ориентацию на героизм, на бунт, на сверхчеловека. […] Курехин был одним из первых. Мы скорбим о его гибели. И мы знаем, что придут еще многие к нам по тем же причинам, по которым к нам присоединился Курехин. Есть такая партия!»

Эдуард Лимонов, из некролога Сергею Курёхину в газете «Лимонка», № 44, июль 1996 года.

«Вообще вопрос о политизации Курехина и его отношениях с Дугиным является, возможно, ключом ко всей последующей постсоветской истории. Что произошло накануне 1996 года? Ведь фактически этот год и привел нас по длинной цепочке следствий к тому состоянию, в котором мы находимся сейчас. Я это вижу так: группа людей, куда входил в том числе Курехин, пыталась продумать одну мысль, но это продумывание было искусственно прервано. Не только смертью Курехина, но главным образом либеральными репрессиями против этой группы. Эта мысль излучала опасность, и это была мысль о фашизме. Она вытеснялась и фальсифицировалась в советское время и была подавлена в постсоветское (скажем, до сих пор толком не прочитаны итальянские фашисты). Сегодня мысль о фашизме окончательно спуталась, затемнилась, что не дает большинству никаких шансов на то, чтобы разглядеть реальные процессы фашизации в современной общественно-политической жизни. На мой взгляд, со смертью Курехина возможность что-то понять о фашизме для большинства была утрачена. Он хорошо чувствовал вездесущесть фашизма в политике и в повседневности и был, кажется, единственным, кто мог заставить о нем думать».

Михаил Куртов, из интервью проекту Colta, 5 июля 2016 года

«День Метароссии отмечается каждое 16 июня, в день рождения музыканта Сергея Курёхина».

(из книги «Конституция Метарóссии») 

асебия