АКТ 1. Субъективная оптика: кто смотрит на женщину?
В этом акте — те, кто создал новый визуальный язык о женственности и сексуальности. Кто отказался от условностей и сказал: смотри́ иначе.
~ Сюзанн Валадон ~ Джорджия О’Кифф ~
~ Паула Модерзон-Беккер ~ Ники де Сен-Фалль ~ ~ Хельмут Ньютон ~
И первая из них — та, что когда-то сама была натурщицей. Она взяла кисть, чтобы сказать: женское тело принадлежит только той, кто в нем живет.
Знакомьтесь…
Обнажённая без зрителя: взгляд Сюзанны Валадон
Она бросила перчатку всем мужчинам-художникам, переписав главное правило многовековой традиции жанра «ню».
Её обнажённые модели не позируют — ни художнику, ни зрителю. Они не объект для чужого наслаждения. Они просто живут в своем теле, которое принадлежит только им, знаете ли. Без вашего на то разрешения. Их нагота — не спектакль, а естественное состояние бытия.
Валадон перевернула сам ракурс зрения. В классике женщина взглядом приглашает зрителя в свой мир. Её героини — отказывают ему в этом удовольствии. Они не закатывают томно глаза, они нагло отворачиваются. Они существуют в себе и для себя.
Ирония в том, что её уникальный взгляд родился внутри самой системы. Валадон была натурщицей в богемном кругу Монмартра, моделью у Ренуара и Тулуз-Лотрека; Дега стал её наставником.
Она взяла у мэтров их кисти и технику: чтобы вернуть женщине её тело.
Иконой этой тихой революции стала «Голубая комната» (1923) — манифест феминистского искусства, написанный задолго до того, как феминизм начал раздражать консерваторов.
На полотне — женщина в пижаме. Читает. Курит. Лежит на диване.
И вы — не зритель, вы — случайный свидетель, который подглядывает за чем-то сугубо личным, но вас тут же ловят на этом и выставляют за дверь. Ей не до вас.
Отказывает в праве на взгляд:
она не смотрит на зрителя. Её внутренняя жизнь важнее её тела как объекта. Она существует в своем времени и пространстве. Она не для чужого взгляда, она — для себя.
Использует дерзкую символику: сигарету.
Хотя в 1920-е женщины уже курили, в общественном сознании эта привычка ассоциировалась с маргинальными фигурами — актрисами и куртизанками. Валадон изобразила её как атрибут новой, свободной женщины в приватном пространстве.
Освобождается от корсета:
пижама тут — символ освобождения от корсетов, как буквальных, так и социальных. Обнажённость не в отсутствии на ней одежды, ее раскрепощение в позе и поведении — в полной свободе быть собой. Это не физическая, а психологическая нагота, да и пощёчина общественному вкусу.
Отказывается от роли:
её героиня свободна от необходимости быть прекрасной, соблазнительной, удобной для чужого восприятия. Это тело земное, живое — не вписанное в стандарты красоты той эпохи, оно дышит и существует не для украшения буржуазного интерьера.
И вот главный штрих:
Интуитивный жест Валадон на 6 лет опередил громкую PR-акцию Эдварда Бернейса, который в 1929 году инсценировал на пасхальном параде в Нью-Йорке «Факелы свободы», превратив женское курение в политический протест в борьбе за равные права (и, по сути, в гениальный маркетинговый ход для табачной компании).
Если Бернейс сконструировал публичный, товарный символ свободы, то Валадон исследовала её внутреннюю, экзистенциальную суть. Её «Голубая комната» — не уличный бунт, а спокойный, уверенный, домашний вызов.
Так Валадон создает художественный манифест женской автономии. Она показала новую реальность, в которой женщина в своей комнате может быть абсолютно свободной.
Её искусство настойчиво заявляет:
женское тело принадлежит самой женщине, и только она решает, как его видеть и как в нём жить.
