Жан-Мари Шеффер, французский философ и явный поклонник структурного анализа, в своем труде «Конец человеческой исключительности» взял на себя непростую ношу: разобраться с помощью инструментов аналитической философии с тем, что же стоит между Человеком с большой буквы «Ч» и человеком разумным — «и» или «или»?

На повестке для у Шеффера многовековое онтологическое противостояние: западная философия всегда включала в себя оппозиционное отношение между «культурным» и «природным». В философской перспективе человек всегда представлял собой некое исключение из правил, не только среди населяющих нашу планету, но и в объективном мире. При таком подходе человек в социо-культурном плане не только превосходит другие формы жизни, но и фактически существует в другом онтологическом измерении, всячески демонстрируя свою трансцендентность и зачастую защищаясь размышлениями и изысканиями в контексте таких классических понятий, как «свобода» и «сознание».

Однако уже на протяжении примерно 150 лет мы обладаем знанием, что люди являются живыми существами наравне с прочими и также, как и другие представители живого мира, представляют из себя очередную ступень эволюции. В рамках современного, биологического мировоззрения, в прошлом, настоящем и будущем времени наш статус неизменен — и в этом действительно сложно усомниться.

Первый из данных выше антропологических подходов Шеффер назвал Тезисом о человеческой исключительности, о чём повествует на протяжении всей книги. Дуалистическая концепция человека (то есть дихотомия биологического человека и человека общественного, возвышающегося над своей «природностью»), актуальна до сих пор и является проблемным аспектом, так как сказывается на нашем представлении о естественных и гуманитарных науках и полностью ограничивает, по мнению автора, возможность создания целостного подхода к изучению человека.

Что же может рассказать нам о себе Тезис человеческой исключительности? По сути, сформированный в трудах Декарта, Гуссерля и поддерживаемый, соответственно, картезианством, феноменологией, а также экзистенциализмом, Тезис дал нам человека, который «стал сам истоком и основанием своей «исключительности». Тем не менее, не надо забывать, что философия на протяжении пары тысячи лет была тесно связана с теологией, а здесь не стоит больших трудов проследить некоторые исторические источники и определить следующую мысль:

Действительно, по христианскому учению человек — избранник Божий. Этим избранничеством определяется его сущность, поскольку оно вызвано тем, что он единственное из всех существ, сотворенное по Его Образу, то есть скроенное по образцу той высшей трансцендентной модальности бытия, какой является Дух Божий.

Так что утверждать, что человек, допустим, отличен от любого представителя флоры и фауны речью — недостаточно для Тезиса. Притча во языцех: по образу и подобию, мы также трансцендентны по отношению к живому миру, как и наш Творец. И даже если мы познакомимся с инопланетным разумом, то исключительное бытие человека вряд ли пошатнется (что, кстати, достаточно спорно). У нас есть ещё не менее основательный и более древний аргумент, который стройно ложится в христианскую мысль, — платоновская метафизика, благодаря которой человеческая душа в греческой (разумеется, и дальнейшей западной) мысли отлична от тела, в рамках «мира идей» и «мира вещей».

Словом, благодаря Тезису мы уже многое количество лет размышляем и спорим об онтологическом дуализме «материального» и «духовного»: от душе и теле, о необходимости и свободе, о инстинктах и нравственности. Что уж говорить о других культурах: к примеру, у племени калина в Гвиане, помимо «классического» физического бытия, у человека душ несколько, одна из которых даже может предстать в физическом обличье птицы-козодоя. В японском буддизме «пробудиться» может и камень, а синтоизм в некоторых случаях приписывает наличие духа любому материальному объекту. Выбросишь по неосторожности без соответствующего обряда пищу, а она вернется и потребует объяснений. Как тут теперь спокойно спать воспитанникам европейского гуманизма?

Однако автор призывает нас опомниться и утвердить человеческую культуру как важнейшую составляющую биологии. Разобравшись в генезисе Тезиса Шеффер ведёт нас по всем историческим вехам его развития. Наиболее предметным для автора становится время процветания картезианства, где в рамках философии cogito человеческая исключительность получает радикальный оттенок. Разбирая по крупицам труды Декарта, французский философ отмечает:

Специфика картезианства по сравнению с предшествующими формами дуализма заключается в том, что при полагании онтологической дихотомии между духом и телом, а также и онтического разрыва между человеком и прочими живыми существами оно опирается на концепцию такого Субъекта, который обосновывает сам себя через несомненность самого себя.

Тело человека выступает как некий автомат, но одухотворенный res cogitans, что исключает бытие человека из пространства каузальных актов. Установка «Я мыслю, следовательно, я существую» крепко держит свою защиту: по своей сущности она полностью отрицает знание, источник которого находится вовне.

Углубляясь все глубже и глубже в историю Тезиса, Шеффер утверждает, что картезианство наделило Тезис сегрегационностью и вывело его из зоны теологии в более комфортную для развития — философию. Однако и это не спасло картезианство от критики автора, который признаёт принцип cogito недостаточным для тождества мышления и бытия человека. И далее, в рассматриваемом феноменологическом течении, где дух всегда предполагает тело (Гуссерль и Мерло-Понти), Шеффер также усмотрел нерешенной проблему дуализма души и тела: тело всё равно остается неким параметром, по отношению к которому определяется «Я». Решение дихотомии «дух — плоть» по-прежнему остаётся за семью печатями.

Саморефлексия не только не помогает решить проблему «что делает человека тем существом, каким он является?», но и сама образует источник этой проблемы. Пытаясь утвердиться как первоначало всякой очевидности, она на самом деле отрезает нам доступ к нашей идентичности.

Что же нам предложено? А предложено нам перестать определять философскую антропологию как основополагающий концептуальный анализ и таким образом выйти за рамки cogito, направившись в сторону «животности» человека. Так, на четвёртый вопрос Канта «Что есть человек?» Шеффер с уверенностью отвечает: «Субъект биологический». Последовательно и скрупулезно разбирая теории эволюции и видообразования в третьей и четвертой главах, автор указывает нам на единственно истинную возможность существования человеческой популяции как вполне банального биологического вида.

Ну, а что же с культурой, языком, социальностью, творчеством? Шеффер достаточно просто и без зазрения совести определяет подобные феномены как специфические свойства, которые присущи любому биологическому виду. Стоить только посмотреть на удивительную местами жизнь других приматов и успокоиться.

Культура же в рамках данного исследования является «формой социальной трансмиссии», чем лишь подтверждает социальность человека, ну, а умение мыслить — всего лишь очередной приз эволюции. Не зря же Ричард Докинз, на которого достаточно часто ссылается в своей работе Шеффер, смог обосновать меметику, перенеся алгоритм действия генов, да и эволюции в целом, на культурный пласт.

Признавая, что ничто человеческое нам не чуждо, автор организовал долгожданную встречу культуры и природы, определив первую естественным, биологическим следствием последней. И даже не смотря на логическую стройность и глубину мысли Шеффера всё равно остаются открытыми многие вопросы: сознания, акта воли (что там у нас с феноменом самоубийства?), свободы выбора, и прочие. Пытаясь преодолеть на почти 400 страницах культурно-природное противостояние и объединить все науки в единую теорию о человеке, мы не получаем взамен, кроме критики существующей философской антропологии, никакой новой, позитивной системы.

Другими словами, «Конец человеческой исключительности» — невероятное насыщенное и занятное исследование для профессионалов и любителей философии, которое, возможно, станет хорошей базой для дальнейших изысканий в данной области и расставления точек над «i». Но явно уже кем-то другим.