Что такое «тело» при капитализме? Когда мы говорим о теле, каким образом наше чувство собственного «Я» по отношению к нашему телу переопределяется, уменьшается и искажается — под логикой капитала и натиском государства? Хотя ответы на эти вопросы и актуальны вообще для всех из–за глобальной капиталистической системы, они имеют особый вес и резонанс для тех, кто больше всех пострадал от этой глобальной системы — а именно женщин.

В своём крайне влиятельном произведении «Калибан и ведьма» писательница-феминистка и учительница Сильвия Федеричи разоблачила жестокую трансформацию, которую европейское население вынуждено было пережить в условиях формирующегося социального порядка капитализма, последствия которого неизбежно распространились и на остальное население мира — как человеческое, так и более-чем-человеческое [1]. Её последняя книга Beyond the Periphery of the Skin расширяет этот анализ до того, как капиталистические силы вторгаются непосредственно в тело, начиная с той роли, которую социальные науки и медицинские учреждения сыграли в этом процессе, и заканчивая отсутствием воображения в институциональной политике при поиске корня проблемы.

В этом интервью Федеричи подробно останавливается на том, как эта продолжающаяся трансформация тела простирается вовнутрь организма так же сильно, как и за его пределы. Наше современное представление о «Я» несомненно обеднело, но, как подсказывает её книга, воссоединение с тем, что находится за пределами кожи, необходимо для того, чтобы вернуть то, что было потеряно на этом долгом и жестоком пути к нашему настоящему моменту, со всеми его прекрасными актами солидарности и сопротивления, к продолжающемуся жестокому подавлению человеческой и более-чем-человеческой жизни во всех её формах.

Интервью: Патрик Фарнсворф [2]

Что ж, Сильвия, очень приятно снова быть здесь. Мы уже встречались, кажется, года два назад или что-то в этом роде. Удивительно, как быстро течёт время. Особенно в этом году всё какое-то ужасно быстрое: пандемия, протесты в США, экономический кризис, — ну, и всё, что из этого вышло.

Сегодня я хотел бы поговорить немного о вашей новой книге Beyond the Periphery of the Skin: Rethinking, Remaking, and Reclaiming the Body in Contemporary Capitalism. Книга представляет собой сборник эссе на разные темы, но я бы сказал, что лейтмотивом всей книги стали вопросы, связанные с телом: как капитализм ограничивал, перестраивал или накладывался на наше тело.

Моим первым вопросом будет следующее: какие самые очевидные открытия вы сделали в ходе вашего исследования отношения тела и капитализма?

Эту тему я начала развивать ещё в «Калибане и ведьме». Третья глава там посвящена борьбе с протестным телом. Меня очень вдохновил тот факт, что, когда началось феминистское движение в 1970-х, они говорили о своей политической программе как о «политике тела». Мы обратили внимание, что на протяжении истории капитализма женщины подвергались гораздо более жёстким дисциплинарным практикам, чем мужчины. Мы видели, как капитализм проникал всё глубже в нашу жизнь, присваивая не только наш труд, но и всё тело. Здесь я говорю о контроле государства над репродуктивными возможностями, над деторождением, над нашей сексуальностью. Это происходит потому, что наша способность к деторождению была поставлена на службу воспроизводства рабочих. Поэтому, собственно, в «Калибане и ведьме» я обратила особое внимание на то, как капитал и государство присвоили и трансформировали наши тела.

Что связывает все части книги воедино — как это отражено в названии, — так это мысль о том, что мы не можем освободить наши тела или изменить нашу идентичность до тех пор, пока мы не изменим материальные условия нашей жизни и не признаем, что наши тела формируются в процессе наших отношений с другими людьми и окружающим нас социальным и природным миром. В этом смысле «За пределами поверхности кожи» вступает в диалог с основными тенденциями в современной науке, которая пытается объяснить, что происходит с нашим телом, например, в случае какого-либо генетического заболевания. Клеточный мир гена представляется как некая самозакрытая реальность, уже не формируемая его отношением ко всему организму. Однако самым удивительным в нашем организме остаётся то, что каждая его часть связана и непрерывна с тем, что находится за её пределами. В случае с болезнью это означает, что неблагоприятная экологическая обстановка — гораздо более значимый патоген, чем генетическая девиация. Эта тема в каком-то смысле возвращает нас к ренессансной концепции тела, где «микрокосм» (тело) связан с «макрокосмом» вселенной и звёзд. Поэтому я говорю о теле в самом широком смысле. В общем, это значит, что если мы хотим как-то изменить наше тело, то мы должны изменить и то, как мы работаем, изменить доступ к производимым богатствам и природе. Мы должны работать не только с телом как таковым, но и с материальными условиями, которые формируют нашу жизнь, которые определяют, что это тело может и не может делать.

Моя книга построена как аргумент. Она начинается с рассмотрения конкретных форм эксплуатации, затем я перехожу к размышлениям о том, как мы можем вернуть себе свою субъективность, свою телесную реальность, и заканчиваю я превознесением танцующего тела, которое представляет собой исследование тела, его возможностей и сил. Я пользуюсь различными современными подходами и анализирую как их продуктивность, так и ограниченность некоторых.

В первой части книги я критикую феминистский взгляд на аборт. Феминистское движение делает упор исключительно на самом аборте, аргументируя это тем, что право на аборт является «репродуктивным выбором», в то время как контроль над нашим телом предполагает также и возможность иметь детей. Как выражаются сами активистки движения за репродуктивную справедливость, называя аборт «выбором», мы игнорируем то, что не быть вынужденной к деторождению — это лишь негативная часть контроля, которая не учитывает того факта, что ещё со времён рабовладения до сегодняшнего дня цветным женщинам в США отказано в праве на материнство. Моя позиция в том, что нет никакого противоречия в том, что в то время как одних женщин принуждают к деторождению, других практически криминализуют, если они это делают. Класс капиталистов стремится к тому, чтобы решать, кто имеет право на воспроизводство, а кто нет, точно так же, как они решают, кто может жить, а кто должен умереть. Темнокожие женщины и женщины из числа коренного населения довольно часто подвергались стерилизации, особенно если они жили на государственном пособии. С конца 1970-х годов мы стали свидетелями того, как политика стерилизации в массовом порядке применялась к женщинам во всем бывшем колониальном мире. Как мне кажется, это было сделано с целью предотвратить рождение нового поколения африканцев, латиноамериканцев, карибских народов, борющихся за то, чтобы вернуть себе богатство, которое было отобрано у этих регионов. Именно после падения колониальной системы демографы стали говорить о «демографическом взрыве» и необходимости «контроля над населением». Это послужило также оправданием существования бедности одновременно с немыслимым накоплением богатств в корпоративном секторе, а вместе с этим и перекладыванием вины с колониальной эксплуатации — как раньше, так и сейчас — на женщин остального не-западного мира, обвиняемых в том, что они рожают «слишком много детей». Эта идея стала прямо-таки мантрой Всемирного банка.

Во второй части книги я рассматриваю новые вопросы и теории, которые были в центре обсуждения «гендерной политики,» как, например, теорию перформативности.

Как я писала, «перформативность» — довольно продуктивная концепция, однако мы должны также обратить внимания и на её ограниченность, поскольку многие действия, многие проявления перформативности на самом деле основаны на ограничениях, коренящихся в капиталистическом разделении труда. Когда женщина красит губы, когда она садится на диету, ведёт себя определённым образом, чаще всего она делает это под гнётом социальных ожиданий, которые напрямую связаны с её ролью работника репродуктивной сферы. Социальная задача женщины — служить мужчинам, оказывать сексуальные/эмоциональные услуги, отчего часто зависит её экономическое выживание. Иными словами, проявления «перформативности» порождаются/поддерживаются системой принуждений, которая диктует, что женщины должны делать, чтобы быть социально приемлемыми, и как содержать себя и своих детей в рамках определенной системы эксплуатации и разделения труда. Я бы хотела привлечь внимание именно к отсутствию в теории перформативности понимания того, что мы живём в капиталистической системе эксплуатации, которая определяет то, как мы действуем, — это система, против который мы можем бороться, однако большой ценой.

Covid-19 обнажил системный характер неравенства, которое структурирует наше общество. Мы увидели, что восемьдесят процентов тех, кто умирает от Covid-19, — это люди из чёрного коммьюнити, люди, чья жизнь, даже без эпидемий, находится в постоянной опасности, и не только из–за жестокости полиции, но и из–за постоянной дискриминации во всех аспектах их жизни. Это означает, что мы не сможем иметь общество без расизма до тех пор, пока не произойдут радикальные изменения в распределении богатства, в организации жилищных вопросов, образования, здравоохранения. Этот вопрос также релевантен и в отношении половой идентичности. Так же как важно иметь возможность поменять свою половую принадлежность, борьба за обеспечение этой возможности должна быть непосредственно связана с борьбой против эксплуатации труда и — в более широком смысле — с логикой, которая формирует капиталистическое жизнеустройство.

Да-да. Вот что мне сейчас и приходит на ум, так это то, как многие ценности капитализма были настолько глубоко усвоены за сотни лет, что даже требования, выдвигаемые левыми движениями и левой повесткой в целом, коренным образом определяются капиталом. Это, должно быть, одно из самых больших препятствий, от которого левое движение вряд ли когда-либо сможет избавиться. Мне кажется, вы как раз упоминаете это в своей работе.

Да, действительно, необходимость создания общества, не ведóмого логикой капиталистического развития, является центральной темой моей работы; эта тема также во многом определила мои отношения с марксизмом. Значительная часть левых по-прежнему рассматривает капиталистическое развитие как условие нашей борьбы. Сейчас есть даже люди, которые считают, что необходимо ускорять капиталистическое развитие, потому что это приблизит кризис капитализма. Ещё я наблюдаю слишком много некритичного упования на новые технологии, хотя и ясно, что экологический кризис во многом вызван как раз таки компьютерами и айфонами.

Мы должны изменить наше представление о социальном благосостоянии. И в этом смысле пандемия Covid-19 — это как бы учебник. Она показала нам, как разрушение природной среды — загрязнение воздуха, воды, пищи, которую мы едим, усиленное расизмом и другими формами социальной дискриминации — ослабляет наш организм, делает нас уязвимыми к болезням.

Эпидемии возникают, из–за того что наша планета больна, как и наше общество. В общинах коренных народов Мексики и Гватемалы, когда рождается ребёнок, женщины закапывают плаценту в землю, чтобы символизировать глубокую, почти священную связь между человеком и землёй. В Латинской Америке также среди женщин принято говорить о таком концепте, как «моё тело — моя территория» («mi cuerpo mi territorio»). Это означает, что наши тела — это наша первая линия обороны, а также и то, что то, что мы вкладываем в землю, затем попадает в наши тела. Таким образом, ясно, что так называемый «традиционный уклад» — это прежде всего социальное условие капиталистической системы, обесценивающей наши жизни, в особенности жизни тех людей, эксплуатация которых имела решающее значение для накопления капиталистического богатства. В итоге, мы не сможем говорить о здоровом теле, пока не получим здоровую землю, пока не прекратим жечь леса, пока не начнём дышать чистым воздухом, пока не перестанем отравлять еду пестицидами. Даже если бы Covid-19 исчез сегодня, мы всё равно можем умереть от рака, недоедания, депрессии. Вот что не упоминается в статистике смертности, которую мы слышим каждый день, так это то, что в 2019 году в США от самоубийства погибло более 47 000 человек. И это ещё одна весомая причина, почему наша «политика тела» должна выйти «за пределы поверхности нашей кожи».

Я тут размышлял об этом всём кризисе и пандемии и о том, как это, как вы сказали, накладывается на голый капитализм. И я представляю себе, что ещё в средневековый период, когда по Европе и Азии бушевала бубонная чума, она имела аналогичные социальные и экономические последствия. Если бы можно было немного порассуждать об этом, возможно мы могли бы провести некоторые параллели, и, может быть, мы бы нашли какие-то как положительные, так и дикие факты, которые из этого последовали.

Вообще, у эпидемий очень мало общего с природой. Они всегда являются антропогенными явлениями, так как эпидемии распространяются вместе с циркуляцией товаров и людей. Бубонная чума была завезена в Европу с востока и двигалась по торговым путям. Некоторые полагают, что крестовые походы также повлияли на распространение. Она уничтожила более трети европейского населения и создала ужасные беспорядки на двух уровнях. Во-первых, тот факт, что так много людей погибло, заставил многих людей равнодушно относиться к опасности заражения, — чувствуя, что жизнь была настолько прекарна, что оставалось только брать от неё всё. Кроме того, тот же факт смерти огромного количества людей привёл к распаду закрытой средневековой экономики. Так как поля пустовали, люди перемещались с места на место, захватывая землю, в городских районах стоимость рабочей силы росла, но и рос социальный протест. По прошествии некоторого времени из–за нехватки рабочей силы городские рабочие взяли верх. На что вскоре последовал ответ, который был даже связан с попытками навязать новые формы порабощения.

Исторически эпидемии также спровоцировали гонения. Начиная с XIV века, эпидемии бубонной чумы стали поводом для массовых убийств, так, например, евреев обвинили в распространении заражения. Позже, в XV веке, произошла ещё одна большая эпидемия — на этот раз сифилиса. О первых случаях стало известно в 1485 году в Неаполе во время французской оккупации города. Так, неаполитанцы называли его «французской болезнью», а французы, соответственно, — «неаполитанской». В конечном счёте виновными признали индейское население Америки. Утверждалось, что спутники Колумба привезли его из «Нового Света.» Отсюда можно прийти к выводу, что когда Трамп говорит о Covid-19 как о «китайской болезни», это вполне вписывается в долгую историю поиска козла отпущения.

Ещё одной важной особенностью распространения эпидемий является то, что они особенно сильны там, где люди повязли в нищете и ослаблены из–за недоедания или постоянных войн. Таковыми были эпидемии Чёрной смерти и испанки, последовавшие за Первой мировой войной. В настоящее время мы являемся свидетелями схожих процессов: так, обнищание, вызванное во многих африканских странах программами жёсткой экономии, введёнными МВФ в 1980-х годах, послужило причиной эпидемий менингита, холеры, желудочно-кишечных заболеваний, а позднее и лихорадки Эбола. В Латинской Америке мы наблюдали за лихорадкой денге и Зика, в Азии — за птичим гриппом и атипичной пневмонией. Разница только в том, что сейчас люди умирают и в Европе, и в США, и поэтому этому уделяется бóльшее внимание. Но было бы иллюзией думать, что эпидемия может распространиться по всему миру, но не затронет, например, Европу или США.

Производство болезней является неотъемлемой частью капиталистического развития. Невозможно представить себе такую капиталистическую систему, которая бы систематически отделяла людей от среды их деторождения, которая бы ослабляла, обедняла, вытесняла людей, а также разрушала бы природную среду без появления новых болезней. Мы знаем, например, что вместе с изменением климата животные, насекомые, а также бактерии, которые были типичны для определенных географических зон, сейчас вынуждены перемещаться в другие районы. Таким образом, эпидемии — это ничто иное как симптом более широкой проблемы, поражающей всю систему.

Мне кажется, из вашего рассуждения может последовать вопрос о том, что в ответ на Чёрную смерть в Европе правящий класс отреагировал попыткой ещё большего порабощения людей. Они хотели отобрать хотя бы какие-то свободы, которые были достигнуты за то время. Начались огораживания общинных земель и охоты на ведьм. Момент, в котором мы сейчас находимся, дает нам возможность освободиться и задать более глубокие вопросы. Однако мы также должны очень хорошо осознавать, что те, кто имеет наибольшее богатство и власть, собираются использовать любые средства и орудия, имеющиеся в их распоряжении, для дальнейшего порабощения нас. В конце концов даже возможно создание новых форм порабощения, которые мы до сих пор даже не знаем или не признаём таковыми.

Да, мы уже сейчас видим, как президент практически разжигает расовую войну, поддерживая сторонников господства белых, которые становятся всё более видимыми, тогда как по телевизору демонстрируют собрания и постоянные нападения на протестующих. Как показали чёрные учёные и активисты, такие как Мишель Александр в своей книге «The New Jim Crow,» несмотря на формальную отмену, рабовладельческий строй постоянно реконструируется: сначала у вас Джим Кроу, а затем и массовая отправка в лагеря. Поэтому мы должны быть крайне внимательны, чтобы реформы не закончились простой перестройкой уже существующей системы расовой дискриминации. Вполне очевидно, что реальные изменения произойдут не только тогда, когда существующая полицейская система будет упразднена, но и когда будет полностью искоренено обесценивание жизней темнокожего населения. На данный момент это обесценивание лежит в основе всей социальной политики, начиная с жилищного строительства и заканчивая образованием, здравоохранением и так называемой системой «правосудия».

Мы должны быть очень хорошо подготовлены, потому что в США проживает целый класс людей, которые некогда обогатились за счёт украденной земли и рабовладения, и они не остановятся ни перед чем, лишь бы не потерять свои привилегии. Именно поэтому в Соединённых Штатах до сих пор существует смертная казнь, которая представляет собой систему поддержки рабовладельческого общества. Когда вы видите, как она применяется, кто в этой стране казнён, вы понимаете, насколько огромно наследие рабовладения до сих пор.

Положительным моментом является то, что это чрезвычайное положение, вызванное Covid-19, и тот факт, что эпидемия оставила так много людей без каких-либо ресурсов к существованию, привели к осознанию того, что существующая система совершенно не устойчива и что мы не можем построить лучшее общество, кроме как путем коллективных действий.

Впечатляет то, как по всей стране сейчас люди организуются не только для оказания немедленной взаимопомощи, но и с расчётом на создание уже более долгосрочных перемен. Мне говорили, что в Нью-Йорке, помимо непосредственной организации взаимопомощи, люди собираются, чтобы побороться за изменения жилищной системы, за уменьшение финансирования полиции и в поддержку заключённых. Задача состоит в том, чтобы изменить систему нашего ежедневного производства. Как я уже писала в «Re-enchanting the World», для того чтобы вести продолжительную борьбу, нам необходимо создать новую, коллективную инфраструктуру воспроизводства.

У меня остался только один последний вопрос, который касается, как мне кажется, некой ощутимой попытки возвращения тела, и в частности, возвращения автономии женщин. В своей работе вы говорите, что контроль женщин над деторождением был отнят у них посредством различных политик, приведших к медикализации родов. Однако сейчас я всё больше и больше вижу какие-то коллективные попытки восстановления традиций и знаний предков — и это только то, что я сам заметил. Поэтому я бы хотел спросить вас, какие реальные примеры возращения себе тела вы наблюдаете сегодня?

Одним из примеров, я повторюсь, является борьба не только за право на аборт, но и против того, что некоторые правозащитники в системе здравоохранения называют «криминализацией беременности», которая представляет собой комплекс политических мер, которые фактически подвергают наказанию тех женщин, в особенности темнокожих, которые решают завести ребёнка. Этот процесс связан с введением некоторыми штатами так называемых законов о защите плода, согласно которым наказание может последовать за любые действия женщины, если они потенциально могут причинить вред плоду. Например, женщины, попавшие в автомобильную аварию или употребившие даже легальные наркотики, были арестованы за то, что подвергли плод риску. И теперь в некоторых штатах врачи вынуждены обращаться в полицию, если анализ крови беременной женщины покажется подозрительным. Различные организации темнокожих женщин и движение за репродуктивную справедливость осудили такую практику. Они советуют женщинам обращаться в больницу для родов в сопровождении доулы или адвоката, чтобы обеспечить им надлежащий уход и уважительное отношение. Кроме того, как вы сказали, набирают обороты различные более комплексные подходы к знаниям и практикам в здравоохранении, а также здоровая критика институциональной медицины. Вкупе это означает, что мы должны сегодня выстроить новые формы общественного контроля того, каким образом нам оказывают помощь в больницах, дабы не сталкиваться в одиночку с медицинской системой, которая организована исключительно с целью получения прибыли.

Тут ненароком в памяти всплывает народное движение в Соединённых Штатах середины XIX века под лозунгом «Каждый человек — врач» (every person, a doctor). Оно возникло из–за народного недоверия к медицинской системе. Люди полагали, что врачи заботятся только о деньгах, в результате это привело к тому, что лицензирование в области медицины было прекращено в течение продолжительного времени.

Мне кажется, вопрос, который требует сегодня особого внимания, — это здоровье детей. Официально восемь миллионов детей сейчас лечатся от различных ментальных расстройств и ежедневно принимают лекарства от депрессии, гиперактивности или дефицита внимания. Я считаю, что это некий путь медикализации социальной проблемы, которая заключается в том, что на детей выделяется всё меньше времени и ресурсов в этом обществе — как дома, так и в школах. Все школьные программы, рассчитанные на развитие творческих способностей детей, были отменены, а преподавание свелось в основном к тестированию.

Чтобы вылечить и взять под контроль наши собственные тела, мы должны изменить в том числе систему сельского хозяйства и положить конец жестокому обращению с животными, которое и есть сегодняшняя реальность животноводческих ферм. Если бы все люди узнали, в каких ужасных условиях находятся животные, я думаю, мясная промышленность бы рухнула. Вы знаете, есть, например, животные, которые ни разу в жизни не вставали на ноги, просто потому что они настолько раскормлены, что они уже не способны выдержать собственного веса. Почему мы должны быть обеспокоены? Да потому что мы же сами следующие. Насилие и несправедливость неразделимы. Как только вы соглашаетесь с такой жестокостью по отношению к одним живым существам, она неизбежно распространится и на других.

Приведёт ли опыт Covid-19, когда государства столкнулись с массовой смертью и очевидной неспособностью системы здравоохранения справиться с эпидемией, к каким-то реальным изменениям? Это, собственно, и есть тот вопрос, которым все задаются. Несомненно то, что мы наблюдаем за ростом новых социальных движений, подстёгиваемых не только отвращением к полицейскому беспределу и институциональному расизму, но и осознанием того, что капитализм не даёт гарантии нашим репродуктивным возможностям. Капитализм представляет собой угрозу для каждого, кто не обладает достаточным богатством. Поэтому мы должны сами взять под контроль все базовые элементы нашей жизни, а также отказаться от идеи отгораживания себя от других людей, так же как и отказаться от построения собственного благополучия за счёт страдания других людей.

Это, собственно, отсылает к названию вашей книги, которое, на мой взгляд, совершенно гениально и очень точно отражает вашу позицию. «За пределами поверхности кожи» — то есть то, о чём вы говорили: страдания и насилие в отношении животных, — мы не отделены от этого. Мы должны что-то есть, и как говорится, «ты то, что ты ешь». Я просто хочу подчеркнуть, что вы расширяете идею о теле за пределы своего «Я», которое формировалось под влиянием пост-просвещенческой, капиталистической и колониальной установок.

Да. Это соединяет нас с другими людьми, с природой, с животными.

Знаете, не существует по-настоящему селф-мэйд человека, а если бы он и существовал, то он был бы ужасно несчастным. Идея человека-одиночки — это идея о том, что человека очень легко сломить. США до совершенства отполировали науку разделения людей. Киноиндустрия, телевидение всегда показывают «другого» как угрозу. Поэтому в первую очередь мы должны подумать сами о себе. Даже страшно подумать, что одной из реакций на Covid-19 и протесты, последовавшие за убийством Джорджа Флойда, стал беспрецедентный всплеск продаж оружия. Три миллиона единиц оружия было куплено за последние три месяца, причём во многом теми людьми, у которых никогда не было оружия.

Так или иначе, будучи изолированными друг от друга, считай, мы уже потерпели поражение. Когда мы чувствуем связь с другими людьми, растёт не только наша сила, но и расширяется наше представление о том, что возможно. Мощное, раскрепощающее чувство, которое мы испытываем, маршируя бок о бок с другими людьми, как это было в последние недели, исходит из того самого коллективного чувства, что наши тела, наши жизни расширяются, что что-то новое начинает расти, что изменения возможны.

Точно! На этой ноте я бы и остановился, Сильвия. Мне кажется, мы затронули многие вопросы и нам удалось обсудить все пункты, которые были в моём плане. Я безумно благодарен вам за уделённое время. Просто хочу напомнить, что ваша книга Beyond the «Periphery of the Skin» совершенно невероятна. И конечно же, ваша книга «Калибан и ведьма» крайне важна, по крайней мере для меня, я ссылался на неё много, много раз в своей работе. Так что я просто обязан поблагодарить вас за всё, что вы делаете.

[1] В современной антропологии more-than-human используется для обозначения мира, который выходит за рамки социальности; новый термин был введён, дабы отказаться от модерной дихотомии человек-природа.

[2] Оригинальное интервью было создано в виде подкаста Last Born In The Wilderness, а затем транскрибировано и отредактировано для Gods & Radical Press 19 июля 2020 года. (https://abeautifulresistance.org/site/2020/7/19/beyond-the-periphery-of-the-skin-an-interview-with-silvia-federici) Перевод с английского: Андрей Плотницкий.