«Стрáхъ Госпóдень ненави́дитъ непрáвды, досаждéнiя же и гордыни, и пути́ лукáвыхъ: возненави́дѣхъ же áзъ развращéнныя пути́ злыхъ.» (Притч 8:13)

«Если вы думаете, что не страдаете гордыней, значит, вы действительно ею страдаете.» Льюис К. С.

Ослепленный гордыней не чувствует чужой боли и не может поделиться своей. Поклоняется своему Эго, тем самым, обрекая себя на вечное одиночество.

В детстве я придумала гимн в свою честь. Перепрыгивая через ручеек, напевала: «Слава Сашке… Слава Сашке… Слава Сашке… Слава МНЕ-МНЕ- МНЕ». Каюсь.

Ослепленный гордыней слышит лишь свое “Я”. Он пожирает себя, живет собой. Он заперт в своем мире как в клетке. Словно соревнуясь с Богом, он неистово и самодовольно доказывает, что всего добивается сам.

Получая пятерки и брендовые шмотки, я считала себя королевой по сравнению с туповатыми одноклассниками-нищебродами, не умеющими жить так же. После каникул любила рассказывать им о странах, в которых, как мне казалось, они никогда не побывают. И с радостью присоединялась к травле изгоев, понимая, что со мной то все в порядке, ведь я сама сделала себя такой. Каюсь.

Ослепленный гордыней хвалится своими качествами перед Богом, забывая, что получил их от него. Он отрицает заслуги Бога и приписывает себя его славу.

Когда на уроке я нарисовала самую красивую картину с зимним лесом, класс объявил мне бойкот. На перемене плакала в углу, но внутренне ликовала. Ведь я не такая как все. Я сильнее. Мне все завидуют. Каюсь.

В христианской традиции, как в католицизме, так и в православии, гордыня считается одним из смертных грехов. Согласно канонам, все, чего бы человек ни достиг в этом мире, было бы неосуществимым, если бы Господь не дал ему такой возможности. Гордыня — корень зла. Разврат, агрессия, жадность — мелочи по сравнению с ней. Именно из–за этого порока Люцифер был низвергнут в ад. Гордыня ведет к остальным страстям, она — состояние духа, абсолютно враждебное Богу.

Крещеные или некрещеные, взрослеющие с верой в Бога или без нее, мы были воспитаны в нормах христианской морали. Каждый день нас сталкивали с дихотомией добра и зла. Трогательные рассказы из хрестоматии учили дружбе и клеймили предателей, заставляли уважать старших, любить родителей и животных, не лгать, не воровать, не драться, не жадничать. Тому, кто обижал других детей, говорили: «Тебе будет приятно, если с тобой поступят так же?». Тому, кто не доедал второе, напоминали о блокадном пайке хлеба весом в сорок грамм. Учителя порицали нас и за выпендреж. Тех, кто перебарщивал с рассказами о себе, звали хвастунишками. Любящих приукрасить — воображулями. На заднем плане мелькали призраки пионеров-героев — детей, гораздо более честных и несчастных, чем мы. Бабушки вторили: «В наше время есть было нечего, играть было не во что. Мы дали вам всё, а вы ничего не цените».

Главный вопрос, к которому сводилось наше моральное воспитание, звучал так: «Тебе не стыдно?»

И стыдно было. Но с годами мы научились использовать более сложную терминологию. Количество пережитого и прочитанного дало возможность глубже проникать в окружающую действительность и трактовать поступки так, как приятнее. Христианская доктрина признана рабской. «Рацио» на коне. Цитируя Ницше, можно оправдать себя в том, за что в религиозной морали принято осуждать. Поэтому, когда я вспоминаю свои прегрешения, в голове в первую очередь воскресают моменты из детства. Тогда все было однозначно. Анализируя совершенные деяния, я испытывала смущение и стремилась раскаяться. Такие моменты остро врезались в память. Теперь, погружаясь в прошлое, я чувствую себя гораздо комфортнее. Кажется, что вся опасность исходит извне. И я ощущаю удовольствие, а не стыд, осознавая превосходство над другими. Втирая крем в бедра, я радуюсь тому, какая нежная у меня кожа и понимаю, что такая она не у всех. Погружаясь в дела, я наслаждаюсь тем, что, в отличие от многих знакомых, чем-то занимаюсь. Рассуждая на публике, я упиваюсь тем, как красиво звучу по сравнению с многими идиотами. Я такая. Я есть совокупность качеств, являющих меня и отличающих от прочих. Детские переживания о греховности кажутся наивными. Должно ли быть иначе?

В каждой эпохе находятся люди, кричащие, что именно теперь общество погрязло в пороках как никогда ранее. Духовность умирает навсегда изо дня в день. Непонятно только, когда она по-настоящему была жива. Хороня душу современного человека, вспомним, как мы убили её на этот раз.

Капитализм втянул каждого в бесконечную гонку материального производства и потребления, лишив духовных ориентиров. Современный человек имеет всё: машину, работу, дом, брак, детей и множество способов проведения досуга. А ещё — неистребимую потребность бежать, чтобы достигнуть нового уровня, купить новую машину, дом, дерево, женщину, сына. Он усердно экономит время, чтобы потом не знать, как его прикончить. В этом состоит его свобода выбора. И если ребенком его легко было сбить вопросом про стыд и заставить усомниться в правильности того, что он делает, то, пережив мучения подросткового периода, он утвердился во мнении, что надо просто двигаться. И он ни в чем виноват. А если сомнения все же настигают, то можно покурить, выпить или сходить к психоаналитику. Об этом пишут Жан Бодрийяр, Эрих Фромм, Герберт Маркузе. И на бумаге все выглядит очень убедительно.

Если примерять картинку на реальную жизнь, трагичность реальности меркнет. Потребители потребляют, возможностей пруд пруди, все довольны, и, кажется, в этом нет никакой беды. Миролюбивое общество распутников, обжор и лжецов весело вертится, все гордятся своими социальными образами, качествами, пороками. Кажется абсурдным каяться, когда чувствуешь себя хорошо. Какой смысл думать о загробной жизни, если в этой можно столько всего успеть? Скептицизм философов становится понятным, когда плохо становится тебе самому. То, насколько часто это происходит, во многом зависит от того, с какой периодичностью ты себя с кем-то сравниваешь. Поцелуй с зеркалом. Секс с самим собой.Я люблю картинки с прижатыми к кроватям женщинами, потому что хочу, чтобы так прижимали меня.

Спускаясь по лестнице, чтобы не вернуться домой ночью, я ощущаю,как выгляжу с разных ракурсови точно знаю, какие мои

детали заметят.Я хочу отдаваться, потому что это слово заканчивается на «-ся». В дороге я представляю, насколько развратно это выглядит.

Недавно я подумала, что снялась бы в порно, чтобы придумывать потом воображаемые хвалебные речи воображаемых зрителей в свою честь.

Момент страдания наступает, когда твоя намазанная кремом кожа на бедрах оказывается суше чужой.

Гордец идентифицирует себя с частным аспектом себя самого. Если спросить, что есть он, он ответит: разум, обаяние, внешность, репутация, слава, богатство, совесть, успех, достижения. Гордиться можно частями тела, знакомыми, количеством просмотренных фильмов, половых партнеров, выпитых бутылок… Общее в этом одно: теряя пред- мет гордыни, человек теряет себя. Скорее он смирится с опасностью потерять душу, чем с угрозой по отношению к предмету его обладания. Но если тот или иной объект гордости все же попадает под сомнение, осознание несоответствия стандартам выбивает его из темпа, приводит в панику, приобретая в его воображении масштабы стихийного бедствия. Предательски подбираются жалость к себе, неуверенность, дискомофорт. Смутно знакомое щемящее чувство, которое будили в нас бабушки, начинает накрывать, правда в несколько другом контексте. Кто-то добился большего, чем ты. Кто-то лучше работает, думает, выглядит, целуется. Ты не удался. «Тебе не стыдно?»

Когда мне было восемь, я сгорала от стыда за то, что постеснялась дать нищенке мелочь. Теперь мне стыдно, если в вечер пятницы я не чувствую себя крутой.

Чтобы выбраться из состояния неудовлетворенности собой, человек прибегает к механизму проекции, приписывая другим намерения нанести ему и предмету его гордости урон. Следствием такой защиты становится стремление отгородиться от них: обсудить с собой и со случайно оказавшимися рядом, какие все остальные убогие, написать гадостей в комментариях.

Вдобавок можно заполнять образовавшуюся после падения пустоту новыми развлечениями и надеяться, что из них слепится более устойчивый пьедестал. Хотя если рассматривать жизнь как блокбастер, то зрелищней выглядит сюжетный поворот, на котором, убедившись в своей

никчемности, герой рвет всех и вся, чтобы опять поставить мир на колени. Так приходится делать из раза в раз. Риски растут, но чем ниже ты падаешь, тем круче траектория взлета. Или можно признавать свою слабость и погружаться в печаль. Если рассматривать жизнь в формате мемов, то на пути уныния легко успокоить оскорбленное достоинство, зайдя в любой паблик. Все мы одинокие неудачники, высмеивающие моду, культуру, страну, друг друга, мечтаю- щие поскорее сдохнуть, и нечего тут стесняться. Мемы поддержат тебя в любой твоей слабости, и постепенно ты снова начнешь гордиться собой.

Социальные сети вообще снижают риски столкновения с чем-то, что может выбить тебя из колеи. Введенная, например, недавно вместо хронологической ленты новостей персонифицированная подборка анализирует лайки и репосты пользователя, время просмотра или чтения постов, осуществленные им переходы по ссылкам, количество комментариев и его взаимодействие с контентом. На основании этого она отображает только то, что должно ему понравиться. Таким образом человек оказывается защищенным от всего постороннего, что может отпугнуть его, разуверить в правоте и выбить из уютного мирка, в котором он барахтается. Он — Бог своей ленты, в которой кроме всего любимого изящно перемешана тематическая реклама.

Или… Можно отдаться внезапному сомнению в своих силах, предоставить себя стыду и, пропустив его через себя, заметить других людей вокруг. Возносясь к небу, ты любил превосходство над слабыми. Упав, можно почувствовать в них ту же кровь, что и в тебе. Стремиться видеть в окружающих жизнь, а не набор качеств, сложнее, чем рассматривать друг друга как материальные предметы. Может даже развиться чувство ответственности. Или желание делиться радостью. Но так вышло, что это единственный путь, на котором мы не одиноки и можем считаться людьми.

Яркий пример абсолютного бесчеловечного нарциссизма — сцена из фильма «Лобстер» Йоргоса Лантимоса. Герои танцуют под разное техно в одном месте, но отдельно друг от друга. Каждый — в своих наушниках. Если повод не грешить — последствия в виде земных страданий, то можно расслабиться. Если повезет, то ты будешь блистать, не замечая никого вокруг себя. Ты лучше всех. Переоценивая все, что тебе принадлежит, недооценивай все, что находится снаружи, и будешь в потоке. Правда, подобное ориентирование в мире будет мешать видеть действительность такой, какая она есть, судить объективно, и неизбежно ограничит способности разума… Но побочные эффекты есть у всего. Бессознательная заинтересованность в том, чтобы не воспринимать себя отчетливо, делает человека глухим, немым и слепым. Отношение к себе становится обезличенным. Отчуждение от себя путем восхваления — это процесс превращения в вещь и, следовательно, умерщвления.

«Я больше не желаю есть пить дышать любить женщину мужчину ребенка зверя. Я больше не желаю умирать. Я больше не желаю убивать. Вскрываю эту опечатанную плоть. Хочу жить в моих жилах, в мозгу моих костей, в лабиринте черепной коробки. Я прячусь в мои кишки. Ныряю в дерьмо, в кровь. Где-то трескаются тела, чтобы я мог жить в своем дерьме. Где-то распахиваются тела, чтобы я мог остаться один в моей крови. Мысли — это язвы в моем мозгу. Мой мозг сплошной шрам. Хочу быть машиной. Руками хватать ногами ходить не ведать боли не мыслить».

Хайнер Мюллер «Гамлет-машина»

— в спектакле Кирилла Серебренникова «Машина-Мюллер» после этого монолога включается техно, и голые юноши и девушки танцуют.

Как техника.