Импульсом к размышлению о творческой карьере Евгения Фоминцева стала последняя премьера Пятого театра «Скамейка» по пьесе Гельмана.

Герой здесь эдакий советский трикстер, который будет врать, скрываться, лукавить, отрицать правду и разводить все новую и новую ложь вплоть до самых последних сцен. Время действия — середина 80х, место — скамейка в парке им. Цурюпы. Мужчина — типичный представитель рабочего класса, возраст средний. И вот у этого среднего и обычного героя есть одна особенность — его потрясающая способность врать. Герой Фоминцева в спектакле отдается этой своей способности с азартом виртуоза. Камерная история, рассчитанная на одну скамейку с двумя действующими лицами, затрагивает все больные темы аудитории под 40: разводы, измены, отношения с детьми и бывшими супругами, проблемы на работе. Партнером Евгения Фоминцева в этой постановке стала Мария Долганева — расчет был сделан именно на этот дуэт любимчиков омской публики. И если героиня Долганевой Вера — мечтательница, причем такой клинический случай мечтательницы: она адаптирует свои планы на счастье под каждую из многочисленных сказок героя (который имя на протяжении часа сценического действия поменяет аж четыре раза), то герой Фоминцева — это мечтатель-врун, который каждую свою мечту разыгрывает, приближаясь к своей цели (здесь цель прозаичная — затащить Веру в постель).

И главным аттракционом спектакля становится это филигранное вранье героя Фоминцева, для которого требуется вся актерская палитра: он пошло пристает к Вере, искренне раскаивается, призывает сверхъестественные силы, расплывается в сальных намеках, по-кошачьи мяукает, резко отказывается отвечать на вопросы, толкает пафосные речи о том, какой он плохой, потом о том, какой он жизнью обиженный, снова веселится, пародирует Ленина, навсегда уходит от Веры, строит на скамейке шалаш и устраивается туда на ночлег, ненавидит Веру за то, что она допыталась до правды, снова врет, до смерти боится, что жена узнает о его похождениях, впадает в ярость, бьет и запугивает Веру, уходит, раскаивается, и приходит наконец-то к единственной искренней сцене — исповеди. Герой примеряет десятки масок, переключается между них филигранно, а в финале избавляется ото всех личин, и простой бытовой историей переворачивает весь сюжет. В общем, создает образ привлекательного мерзавца.

Этой истории актерских перевоплощений будто бы и не нужна сложносочиненная режиссура, роскошные декорации. Здесь все лишь фон для это увлекательной актерской партитуры Евгения Фоминцева.

Кажется, скажи вслух «Пятый театр» и тут же идет ассоциация с Евгением Фоминцевым. С 2007 года у Пятого театра есть спектакль-талисман — это постановка Максима Кальсина по одноименному роману Алексея Иванова «Географ глобус пропил», и не смотря на то, что весь спектакль — это многоголосная, полифоничная, эпическая структура с большим количеством удачных актерских работ, все–таки объединяет, локомотивом тянет и структурирует все именно Евгений Фоминцев, который играет Виктора Служкина.

Его герой простой молодой мужчина из провинции, которому свойственны все мужские грешки: от алкоголизма до измен, но в отличие от всех своих друзей и подруг, Служкин персонаж страдающий: родившийся рядовым советским ребенком, который вырос в не особо удачливого мужчину 90х, Служкин взрастил в себе душу поэта. Режиссер Максим Кальсин в своей инсценировке возлагает на этот персонаж и роль героя, и роль автора: Фоминцев переключается с бытовых сцен на описательные монологи от автора, где Служкин описывается в третьем лице. И переключения эти выглядят весьма гармонично, и самое главное — поэтично — будто это возвышенная душа героя возносится над бытовой средой и подмечает всю лирику метаний, переживаний и приключений пьяного Вити Служкина. В рамках одной роли у Евгения Фоминцева есть и третья ипостась: Служкин-школьник. Основное действие ностальгического спектакля происходит в обросших приятными воспоминаниями 90х, а школьные флешбэки переносят нас в не менее романтизируемые 80е. Фоминцев молниеносно переключается меж этих воплощений, пионер Служкин у него не изображается инфантильными красками, лишь задором и какой-то взрослой детскостью, мудростью ребенка, который все равно продолжает творить глупости. Эта детская мудрость с безответственностью показана Евгением Фоминцевым и в Служкине-учителе. Он категорически не может дистанцироваться от класса, остается «своим парнем», даже в тот момент, когда проверяет контрольные работы, лежа на диване — беседует с тетрадями, будто с учениками, и ученики тут же материализуются в окне комнаты-электрички.

Сцена-вагон стремительно несется за локомотивом-Служкиным по большому тексту, переходя от взрослых разборок «кто с кем спит» к детской увлеченности школьницей Машей, погружает в неведомые мечты в момент танца в воде — казалось бы составляющего совсем не этого спектакля — и вновь возвращает во взрослую реальность 90х, оставляя героя без жены, без работы, но с сердцем, полным любви и какого-то душевного полета от созерцания счастья других.

Амплуа простого парня с душой поэта далеко не единственное в арсенале Евгения Фоминцева, но именно с подобными многоуровневыми персонажами талант актера раскрывается по-особенному.

Фоминцев еще и герой романтический — Меркуцио в «Ромео и Джульетте», Хозе в «Кармен», обе — постановки режиссера Рината Бекташева. Здесь обостряется героический и романтический характер пьес, действие завязывается на насыщенной пластической партитуре, все раскладывается на детали и собирается вновь. Форма спектакля у Рената Бекташева важна также, как и актерские работы, хореография помогает держать строй, четко прочерчивает визуальный образ, но ничуть не снимает ответственности с содержания.

Трактовка персонажей весьма классическая, и эта нео-классика Бекташева (оба спектакля давно и крепко в постоянном репертуаре театра) отлично вписывается в современный вектор развития театра, дает актерам, привыкшем работать со свежим драматургическим материалом, расширить свой диапазон. Это же происходит и с Евгением Фоминцевым.

Его роли в спектаклях Бекташева по классическим произведениям отсылают нас к давнему спектаклю, большой удаче Пятого театра начала нулевых — «Отравленной тунике» режиссера Сергея Цветкова. Стихотворное произведение поэта серебряного века Николая Гумилева поставлено в античной стилистике, все образы воплощены с максимальным античным пафосом и роковым надрывом. Одна из первых ролей Евгения Фоминцева в Пятом театре — лирический герой, арабский поэт Имр, выступает в сценическом дуэте с Марией Долгаенвой (Зоя). Скорее всего, именно в «Отравленной тунике» и сложился это дуэт, на который многие зрители ходили для того, чтобы увидеть «потрясающе красивый эротический танец». Нельзя однозначно сказать, был ли Имр творческой удачей и открытием Фоминцева, но во взаимодействии со странной Зоей (которая двигалась, ходила и говорила на определенный манер: хлестко, будто щелчками, проговаривая слова через небольшие паузы и склоняя голову в неутрированной кукольной манере) пылкий арабский поэт выглядел более живым, привычным и понятным. И когда прекрасный идеал — Зоя, сливался воедино с энергичным и искренним Имром, происходило то самое театральное волшебство, которое заставляло зрителя ходить на затянутую и нудноватую постановку еще и еще.

Совсем другие Фоминцев и Долганева еще в одном хите Пятого театра начала двухтысячных — спектакле «Достоевский.ру» или как позже его переназвали «Акулькин муж». Кажется, этот спектакль возник еще до того повального омского увлечения Достоевским, поэтому и сейчас он выглядит образцом искреннего и честного отношения к классику. Акулина и Филька играют на ярком контрасте характеров: смиренная, безропотная, подставляющая другую щеку Акулина и стихийно разбушевавшийся гуляка Филька, превращающийся в мощную разрушающую силу. Фоминцев тут смог соединить и эту неукротимую стихийность персонажа, и вдруг нахлынувшее на раскаяние, и собранность, четкость в своей линии. Такой парадоксальный молодой русский гуляка: обещал жениться, передумал, уничтожил, искренне раскаялся, со спокойной душой отправился дальше по жизни, оставив все простившую жертву в губительных для нее обстоятельствах. Филька Фоминцева летит как стрела через все сценическое повествование, чтобы вылететь на свободу и продолжить свой полет уже где-то за границами спектакля.

Шумной ватагой проходят комедийные роли Евгения Фоминцева в постановках по Камолетти, Фо, и даже Мольеру. Кажется, что нет в репертуаре этого актера работ, к которым от отнесся бы несерьезно. В не самой глубокомысленной постановке Галины Полищук по пьесе Дарио Фо «Не играйте с архангелами», которая в омском театре прошла как «Игра на выживание», Фоминцев снова задействует весь свой актерский диапазон: из типичного «ровшана» из некогда популярного комедийного шоу, он превращается в окрыленного возлюбленного, затем в собаку, и вновь мчится по повествованию, организовывая и вытягивая своей крепкой игрой все неровные составляющие произведения.

У Фоминцева нет «своего» режиссера, который вел бы его по актерской карьере целенаправленно, предлагая новые пути развития. Но поражает, как в каждой работе Евгений Фоминцев находит для себя ценность, скрупулезно прорабатывает своих персонажей и неизменно выступает цельно, стремится к единой мысли.

Но однозначно у Евгения есть «свой» материал, и это материал находится в рамках современной драматургии. Здесь снова можно вспомнить «Географа», где удачно для артиста сошлось буквально все, а также роли в «Язычниках» по пьесе Яблонской и «Пьяных» Вырыпаева.

Спустя шесть лет после премьеры «Географа…» в Пятом театре в российский кинопрокат выходит одноименный фильм Александра Велединского с Константином Хабенским в главной роли. И, конечно, в театральной среде не обошлось без сравнений двух Служкиных. Но фигура Константина Хабенского отсылает нас к сравнению героя Фоминцева с другим известным драматургическим героем — Зиловым из «Утиной охоты» Вампилова. Как раз-таки киношный Хабенский-Служкин и театральный Хабенский-Зилов (МХТ им. Чехова, режиссер Александр Марин) весьма рифмуются. Невольно продолжаешь этот ассоциативный ряд и подставляешь на роль Зилова и Евгения Фоминцева. И пусть эта роль пока не сыграна, но она кажется удачным продолжением и воплощением тех находок, которые Фоминцев совершил вместе в Максимом Кальсиным в «Географе…», которые по-своему отражаются и во всех последующих работах актера.