В 2015 году увидела свет книга «Выжившие» армянского фотографа Назик Арменакян. Это большого формата книга с черной обложкой, в которой размещены фотографии армян, переживших геноцид 1915 года.

В качестве редактора книги выступил куратор, специалист по истории искусств (University of Sydney) Виген Галстян, предисловие к книге написал профессор философии (Columbia University) Марк Ншанян.

Язык

Десять лет. За такой срок пишут большие романы. Для того, чтобы написать произведение с истинно эпохальным значением, настоящими героями, не сфальшивить в сюжете, правильно задать темпоральность повествования, соблюсти границы жанра, одновременно экспериментируя, необходима долгая и кропотливая работа.

Десять лет Назик Арменакян искала своих героев, искала форму, в которой можно рассказать о самом сложном. И все эти годы паралелльно Арменакян занимается документальной фотографией — осваивает тот язык, на котором пишется ее большой труд. Изо дня в день фотожурналистика становится школой, где у фотографа одна задача — рассказывать о происшествиях. Объектив фотожурналиста всегда направлен на событие, всегда говорит о реальности, о повседневности. Фотожурналистика — это осваивание языка, на котором можно говорить. Но есть рельность, которую язык не всегда может описать, для которой нужны другие, сверх-языковые средства, другой взгляд. Есть события, не поддающиеся документирующему письму.

Метаязык

Книга «Выжившие» отличается от документальных фотопроектов. Автор осваивает язык, чтобы говорить о метязыке, говорить не просто о реальности и повседневных событиях, а найти тот способ повествования, с помощью которого можно рассказывать о тех, кто находится над той жизнью, которую мы наблюдаем каждый день.

И в английском, и во французском изводе название книги имеет тот префикс, который есть в армянском языке, — частицу «над».

Survivors — это не просто выжившие, речь идет о тех, кто смог пере-жить нечеловеческое, пройти то, что было придумано человеком для уничтожения жизни как таковой.

Sur-vivors — это история о тех, кто смог перейти тот рубеж, где жизнь больше, чем событие, где любое мгновение, запечатленное фотоаппаратом, всегда отсылает к другому событию.

Голос

Книга становится объектом внимания Марка Ншаняна, одного из учеников Ж.-Л. Нанси, выпускника Страсбургского Университета, философа, преподающего в нескольких американских и французских университетах. В некотором смысле парадоксален сам факт философского текста на западно-армянском языке. На языке, носители которого систематически истреблялись век назад, на котором разговаривают потомки мигрантов, живущих в разных уголках мира. Ншанян пишет об образе (image) и рассказе (récit), об их перекрестке. Он пишет о «свидетельстве» великой трагедии, при этом собственным письмом создает еще одного свидетеля. Именно свидетель, который спрятан от очевидного фактографирующего взора, способен не просто предложить рассказ («нас истребляли»), не только образ (фотографии могут показывать — «нам удалось спастись»), но именно свидетельствующий перекресток, который становится точкой регистрации факта и одновременно зарождения художественного текста.

Именно свидетельство становится темой рассуждений и автора предисловия, и в тексте послесловия. Как известно, свидетельство подобного нечеловеческого опыта всегда вызывает необходимость отголоска, необходимость ответного «голоса»*.

Но речь идет не о голосе зрителя. Немые тела, которым суждено собственным существованием стать свидетелем жесточайшего события, сами отвечают на вопрошающий жест. В их руках портреты, которые становятся их голосом. Изображение начинает играть как минимум две функции, оказывается как минимум в роли вопрошающего и комментирующего собственный опыт.

Голос автора растворяется в том объекте, который он выбирает для фотографирования. Текст как свидетельство мертвого языка, фотография как свидетельство опыта и умирания — все это создает ту необходимую дистанцию, соблюдая которою можно говорить о геноциде.

Факт

Столетиями литературный текст являлся поводом для споров о правдоподобии, о возможностях передачи реальности. Сегодня очевидно, что не только литература занимается репрезентацией реальности. Уже два столетия рядом с художественным словом наравне шагает и фотографический текст.

Участь фотографии такая же сложная. Фотография всегда говорит о другом. Она не может быть самостоятельной, она всегда с другим и о другом. Все усложняется, когда на месте этого «другого дискурса» — большая трагедия, позор человеческой истории. Казалось бы, исторический факт находится за пределами художественного произведения. Документ не читается как роман, а роман нельзя рассматривать как исключительно документальный факт. Странная увлеченность современного человека фальсификациями разного рода и написанием «новых учебников истории» почти дискредитировала объективный и честный голос документального текста. История продолжает писаться историками, но рассказы достаются нам вовсе не из исторических документов, а из художественных произведений. Сегодня только художественное слово может говорить о большой трагедии, показывать большую трагедию.

Фотографии Назик Арменакян — о большой трагедии. Но язык повествования глубоко личный. О чем говорят люди на фотографиях? О чем они могли бы нам сообщить? «Я не показываю на себя как на того, кто прошел через эти ужасы резни. Я не могу показывать себя как трагедию, как катастрофу, потому что я здесь, я жив и я жил многие годы, но у меня есть и другое я, которое некогда было запечатлено на фотографическом снимке». Об этом говорят герои «Выживших», таков их молчаливый message.

В кадре

Книга включает в себе предисловие как философский комментарий, основной блок — это фотографии выживших, в последней части даются короткие тексты как свидетельства, после чего следует заключительная статья редактора-составителя. На фотографиях — армяне, которым удалось спастись от Геноцида 1915 года. Выжившие.

Фотографировать — это всегда схватывать**. Фотографировать последние дни, часы, минуты людей, переживших одну из страшнейших катастроф XX века — попытка сохранить память об их жизни.

В своем интервью Арменакян говорит, что иногда эти люди умирали у нее на глазах. Запечатлеть выживших — такова была задача автора, показать, что эти люди не бессмертны. Голоса этих людей не должны прерываться. Это тот исключительный случай, когда голос свидетеля раздробляется, разражается эхом и множится в пространстве, чтобы не дать исчезнуть памяти.

Написать книгу на нескольких языках: на западноармянском, на восточноармянском, на английском и, наконец, на фотографическом языке — создать то самое многоголосие, в котором есть возможность сохранения памяти. Документ, утверждающий свое присутствие, и указывающий собственную реальность текст обречен на монологическое одиночество и забвение. Говорить о себе и не становиться бредом сумасбродства может только полифонический текст.

«Выжившие» — образец такого полифонического текста.

*См. рассуждения философа Елены Петровской о фильме К. Ланцмана «Шоа»: Петровская Е. Безымянные сообщества. — М.: Фаланстер, 2012. С. 84-97.

**André Rouillé. La Photographie. Entre document et art contemporain. / Gallimard, 2005.