Я-Другой
Исключ (ител)ен и преследу (ю)ем

В суждениях Фрейда о паранойе преобладают сомнения относительно того в каком направлении происходит отток либидо у больного. Сначала он полагает, что параноик инвестирует в собственное Я, тогда как окружающий мир теряет для него всякий интерес. Позже он делает отступление, замечая, что параноик никогда не оставляет без внимания внешнее, а вся картина его бреда по сути завязана на происходящем вокруг.

Вернемся к этому вопросу, заручившись томиком первого семинара. В XX главе, посвященной различению двух нарциссизмов, О. Маннони замечает: «Инвестирование объектов либидо является по сути натуралистической метафорой, поскольку либидо инвестирует лишь образы объектов», из чего вытекает, что интроверсия либидо есть, по сути, инвестиция в образ, некогда заимствованный извне. А значит этот процесс происходит по такому же принципу, что и отток в образы иных объектов. Другой вопрос, как представлено такое разнообразие в интрапсихическом пространстве? Как происходит их дифференциация в регистре воображаемого?

Если собственное Я субъекта является чем-то таким, что однажды было присвоено, может ли в действительности этот тонкий механизм различения быть устроен так, что собственное Я получает одну порцию либидо, в то время, как другие образы получают все остальное. При таком взгляде либидо будто бы является тем, что имеет объем, тем, что можно измерить и распределить поровну между разными образами объектов. Подобное представление противоречит представлению о том, что есть, а точнее, не есть либидо.

Так как нечто внешнее все же утверждается в пространстве психического в качестве гештальта по аналогии с усвоением идеальной формы собственного тела, механизм запечатления нового образа и становления представления о его содержимом, мало отличается оттого, как происходит опознание актуального образа Я. Будь то ваза с цветами, которых там может в действительности и не оказаться, или нечто иное — такая форма, захваченная взглядом, наделяется свойством целостности. Другой вопрос, почему ваза, лишенная цветов, все же достраивается до своего усовершенствованного подобия в воображаемом? Ответ следует искать в той же плоскости.

Субъект не мыслит себя совокупностью всех деталей, но воспринимает себя картиной, в которую разного рода детали вписаны. Образом, подвергнутым либидинальной инвестиции, как правило, также становится некая картина — или, если угодно, картинка — которая вместе с этим наделяется чертами присущими образу исконно данному — образу Я.

Можно ли исходя из этого назвать собственное Я чем-то внутренним по отношению ко внешнему? Или усвоенное однажды извне оно так и остается тем, что располагается скорее на поверхности тела, нежели за ним?

Сам образ, само воображаемое оказывается чем-то зыбким и текучим. Оно способно скрываться под множеством имен в символическом, сохраняя при этом свойства первично данного подобия, к которому нас отсылает.

Основное предположение заключается в том, что в этой дилемме — куда оказывается направлено либидо — следует учесть, что у параноика нарушен не только механизм оттока и инвестирования либидо, но и дифференциации того, что, собственно, является вместилищем характеристик и потенций собственного Я. Отдавая себе отчет в том, что есть внешнее, а что внутреннее, параноик заблуждается в том чем они качественно (не)различны. Диалектика их отношения сводится к тому, что одно здесь, а другое (по сути то же одно) там — тогда как в сущности один мир представлен другому по принципу зеркального отражения.

Из этой мысли вытекает, что инвестиция в собственный образ предвосхищает насыщенность образов других объектов. Так называемый «мир» и/или его составляющие оказываются наделены теми же свойствами, характеристиками, которыми в представлении больного обладает собственное Я. Всякая инаковость внешнего упраздняется, либидинальность параноика развинчивается до крайней степени, но реализуется при этом в совершенно особых констелляциях. Параноик явственнее остальных существует в логике зеркального, он всматривается в отражение лишенный возможности отвести взгляд и в то же время перестать чувствовать его на себе.

Именно так, чаще всего, при паранойе преследования на передний план выходят две фигуры — преследователь и преследуемый — Я и двойник (иногда опознаваемый таким образом предельно буквально). Чем они в сущности отличаются? Один преследует, другой преследуется. Однако если учесть в этом обстоятельстве вышесказанное, то получается, что данная система замыкается в себе, в своей неразрешимости, так как преследуемый и является преследователем. Отмечая данное положение, мы обнаруживаем некоторое единство.

Образ Я сливается с достаточно подходящей для этого картинкой, тогда как все остальное выпадает из поля зрения больного, скотомизируется. Параноик лишен Идеала-я в его инаковости, он лишается к нему какого-либо доступа из-за слишком сильной заряженности идеального-я. Обе инстанции также до неразличимости сцепляются друг с другом, образуя своего рода гибрид. Путь к другому ему оказывается заказан.

Делая здесь отступление к раннему Лакану, также вспоминается случай паранойяльной пациентки Эме. Молодая девушка, работница почты нападает с ножом на актрису, углядывая в ней своего двойника. Совершая покушение, в сущности она пытается напасть на себя, стремясь не к акту убийства, но акту самоубийства. Именно здесь зарождается идея о связи зеркального отражения с идеальным образом Я.

Позже речь пойдет о том, насколько эта история близка для опыта субъекта вне клиники. В связи с этим приходит на ум одно из ярких изречений Ж. Лакана «Все бредят». И тем не менее, оглядываясь на собственный опыт, а также припоминая разнообразные теоретические изыскания тех или иных авторов, не согласиться с этим тезисом трудно. Иной раз Мемуары нервнобольного кажутся столь же стройными логически, сколько доводы и мироустройстве импонирующего философа.

Так, субъект всегда говорит о себе. И чем меньше отчета он отдает себе в том, о чем говорит, тем больше он, действительно, говорит о себе, достраивая логические связи и представления, рисуя собственную бредовую картину.

Что в голове у этого другого? Что я могу сказать об этом?
— Лишь то, что имею сам.

*Рассуждения вдохновлены работой «Бред, попытка излечения» Дюпон Лоран (Клиническая секция Париж-Иль-де-Франс)
Переводчик Литвинова Елена,
Редактор Мощенко Степан

#ШколаКлиническогоОбразованияЛакановскихАналитиков
#клиническиештудииАртелиБФЛ
#znakperemen