***

Предисловие: Живя бок о бок с человеком, собака привносит в его жизнь некое дополнительное метафизическое измерение. Собака приходит в жизнь человека, принося с собою некие духовные дары, и о трех из них, — самых важных и самых бесценных, — этот текст. Текст, в свою очередь, почти полностью состоит из цитат-размышлений, взятых из романов «Невыносимая легкость бытия» и «Шкура», Милана Кундеры и Курцио Малапарте, — здесь переосмысленных и по смыслу объединенных.

***

«Никого в моей жизни я не любил так, как любил Феба, — ни женщину, ни брата, ни друга»*, — признается, говоря о своей собаке, Фебе, герой и alter ego писателя Курцио Малапарте в его романе «Шкура».

«Это был пес, как я. Это было благородное существо, — пожалуй, самое благородное создание из всех, встреченных мною в жизни». «Я чувствовал его присутствие, словно тень, словно свою собственную тень. Он был подобен отражению моего духа (…) И кем он мог быть, если не образом моего сознания, моей тайной жизни, — моим портретом, всем тем, что было во мне самого глубокого, самого интимного и самого подлинного».

«Он был самым дорогим из моих братьев, — моим истинным братом, — тем, кто не предаст, не унизит. Братом, который любит, и помогает, и понимает, и всё прощает…»

Милан Кундера, в своем романе «Невыносимая легкость бытия», соглашается с Малапарте, развивая ту же идею о том, что любовь человека к его собаке — это некая «идеальная» модель любви, — в отличии от эгоистичной и несовершенной любви к человеку. Размышления Терезы о взаимоотношениях с ее собакой, Карениным, и, в свете этих размышлений, бесконечно грустные и потрясающе глубокие мысли о вековых взаимоотношениях человека с миром животных, — это, пожалуй, самая поразительная часть этого великого романа**.

"… Любовь, которая соединяет ее (Терезу) с Карениным, лучше, чем та, что существует между нею и Томашем. Лучше, отнюдь не больше. Тереза не хочет обвинять ни Томаша, ни себя, не хочет утверждать, что они могли бы любить друг друга больше. Скорее, ей кажется, человеческие пары созданы так, что их любовь a priori худшего сорта, чем может быть (по крайней мере в ее лучших примерах) любовь между человеком и собакой…

Такая любовь бескорыстна: Тереза от Каренина ничего не хочет. Даже ответной любви от него не требует. Она никогда не задавалась вопросами, которые мучат человеческие пары: он любит меня? любил ли он кого-нибудь больше меня? он больше меня любит, чем я его? Возможно, все эти вопросы, которые обращают к любви, измеряют ее, изучают, проверяют, допытывают, и, чуть ли не в зачатке убивают ее.

Возможно, мы не способны любить именно потому, что жаждем быть любимыми, то есть хотим чего-то (любви) от другого, вместо того чтобы отдавать ему себя без всякой корысти, довольствуясь лишь его присутствием.

И вот что: Тереза приняла Каренина таким, каким он был. Она не хотела переделывать его по своему подобию, она наперед согласилась с его собачьим миром, она не пыталась отнять его у него, не ревновала его к каким-то тайным уловкам. Она воспитывала его не для того, чтобы переделать (как муж хочет переделать жену, а жена — мужа), а лишь для того, чтобы обучить его элементарному языку, который позволил бы им понимать друг друга и вместе жить".

Вот эта любовь, — «идеальная» любовь, — это и есть первый из трех бесценных даров, которые только животное может принести человеку.

«Встреча человека и собаки — это всегда встреча свободного духа и достоинства, воплощенного в двух существах (…) , — самая романтическая из всех встреч», — заключает Малапарте.

«Но самое главное: ни один человек не может принести другому дар идиллии. Это под силу только животному, благо оно не было изгнано из Рая ", — продолжает развивать мысль о духовной, метафизической связи собаки и человека Кундера. "Любовь между человеком и собакой — идиллическая любовь. В ней нет конфликтов, душераздирающих сцен; в ней нет развития».

«Человеческое время не обращается по кругу, а бежит по прямой вперед. И в этом причина, по которой человек не может быть счастлив, ибо счастье есть жажда повторения».

Человек, в отличие от собаки, никогда не может быть по-настоящему счастлив, ибо существует в вечном континууме «прошлое-настоящее-будущее», — вне состояния чистого бытия. По этой же причине человек и никогда не может быть по-настоящему свободен.

«Фебо ждал меня у выхода из карцера, грязный и исхудавший», — продолжает свой рассказ герой Малапарте. «Его ясные глаза сияли невыносимой нежностью… Фебо знал, что свобода — она не для людей; люди не могут, а, возможно, и не умеют быть свободными».

Человек — это, прежде всего, эго, и оно — источник его несвободы и несчастья. Животное же — это чистое бытие, лишенное эго, — свободное и невинное.

" Адам в Раю, наклонившись над источником, не знал еще, что то, что он видит, он сам. Он не понял бы Терезы, когда она, еще девушкой, стоя перед зеркалом, старалась разглядеть сквозь тело свою душу. Адам был как Каренин. Тереза часто забавлялась тем, что подводила пса к зеркалу. Он не узнавал своего отражения и относился к нему с полным безразличием и невниманием. Сравнение Каренина с Адамом приводит меня к мысли, что в Раю человек не был еще человеком. Точнее сказать: человек не был еще выброшен на дорогу человека. Мы же давно выброшены на нее и летим сквозь пустоту времени, совершаемого по прямой. Но в нас постоянно присутствует тонкая нить, которая связывает нас с далеким мглистым Раем, где Адам склоняется над источником, и, нисколько не похожий на Нарцисса, не осознает даже, что это бледное желтое пятно, появившееся на водной глади, и есть он сам. Тоска по Раю — это мечта человека не быть человеком".

«Собака же никогда не была изгнана из Рая», — продолжает свою мысль Кундера. «Поэтому так опасно превратить животное в “machina animata»… Человек таким образом перерезает нить, которая связывала его с Раем, и в его полете сквозь пустоту времени уже ничто не в состоянии будет ни остановить его, ни утешить".

Невинность — вот второй из трех бесценных духовных даров, которые только животное может принести человеку.

И в момент, когда нить, все–таки, обрывается, — перед лицом смерти, когда все вещи предстают такими, каковы они есть, в их подлинной сути, Тереза «не может вынести» взгляд Каренина.

«Так Каренин никогда не смотрел на Томаша, так он смотрел только на нее. Но никогда с таким напряжением, как на этот раз. Это не был отчаянный или грустный взгляд, нет. Это был взгляд страшной, невыносимой доверчивости. Этот взгляд выражал собою жадный вопрос. Всю жизнь Каренин ждал Терезиного ответа и сейчас сообщал ей (гораздо настойчивее, чем когда — либо), что он по-прежнему готов узнать от нее правду. (Все, что исходит от Терезы, для него — правда: и когда она говорит ему “садись!” или “ложись!” — это тоже правды, с которыми он полностью соглашается и которые дают его жизни смысл) . Этот взгляд ужасной доверчивости был совсем коротким. Минутой позже он снова положил голову на лапы. Тереза знала, что вот так на нее уже никто не посмотрит».

Герой Курцио Малапарте тоже поражен до глубины души взглядом своей умирающей собаки. Он находит Феба в виварии, разделанного заживо, вместе с другими собаками, для ветеринарных опытов.

«Он (Фебо) лежал на спине, со вспоротым животом, и из его печени торчал зонд. Он смотрел на меня неотрывно, глазами, полными слез. Во взгляде его была поразительная нежность… И я увидел в нем Христа, Христа распятого, Христа, который смотрел на меня глазами, полными удивительной нежности…»

И другие собаки, находящиеся там, в виварии, — разрезанные заживо, невинно замученные и страдающие от жуткой, непрерывной боли тоже смотрят на него этим невыносимым взглядом, — в абсолютной тишине, не издавая ни звука… И, не выдержав этого ужаса, он вскрикивает: «Но отчего такая тишина? что это за тишина?.» И ветеринар отвечает ему: «Прежде, чем оперировать их, мы перерезаем им голосовые связки…»

…

«Истинная доброта человека во всей ее чистоте и свободе может проявиться лишь по отношению к тому, кто не обладает никакой силой», — заявляет Кундера. «Подлинное нравственное испытание человечества, то наиглавнейшее испытание (спрятанное так глубоко, что ускользает от нашего взора) коренится в его отношении к тем, кто отдан ему во власть: к животным. И здесь человек терпит полный крах, настолько полный, что именно из него вытекают и все остальные».

«И когда Тереза серьезно задумывается /над этим/, почва уходит у нее из–под ног: ее мысли становятся опасными и отдаляют ее от человечества», — продолжает Кундера.

Уже в “Бытии” сказано, что Бог дал человеку власть над животными, но мы можем понять это и так, что Он лишь вверил их его попечению. Человек был не собственником планеты, а всего только ее управителем, которому однажды придется отвечать за свое управление. Декарт сделал решительный шаг вперед: он понимает человека как “господина и хозяина природы”. Но явно есть некая глубокая зависимость между этим шагом и тем фактом, что именно он окончательно отказал животным в душе: человек — господин и хозяин, тогда как животное, по утверждению Декарта, не более чем автомат, оживленная машина, “machina animata”. Если животное стонет, это не стон, а скрип плохо работающего механизма. Когда колесо телеги скрипит, это не значит, что телега страдает, а значит, что она просто не смазана. Точно так мы должны воспринимать и плач животного и не огорчаться из–за собаки, когда в виварии ее заживо потрошат".

«У меня все время перед глазами Тереза: она сидит на пеньке, гладит Каренина по голове и думает о крахе человечества», — подытоживает свои размышления Кундера. «В эту минуту вспоминается мне другая картина. Ницше выходит из своего отеля в Турине и видит перед собой лошадь и кучера, который бьет ее кнутом. Ницше приближается к лошади, на глазах у кучера обнимает ее за шею и плачет. Это произошло в 1889 году, когда Ницше тоже был уже далек от мира людей. Иными словами: как раз тогда проявился его душевный недуг. Но именно поэтому, мне думается, его жест носит далеко идущий смысл. Ницше пришел попросить у лошади прощения за Декарта. Его помешательство (то есть разлад с человечеством) началось в ту самую минуту, когда он заплакал над лошадью. И это тот Ницше, которого я люблю так же, как люблю Терезу, па чьих коленях покоится голова смертельно больного пса. Я вижу их рядом: оба сходят с дороги, по которой человечество, “господин и хозяин природы”, маршем шествует вперед».

И вот это — третий (и последний), духовный дар, который только животное может принести человеку, — дар человечности.

Мы можем принять его, как и предыдущие два дара, — дар любви и дар невинности, — которые животное доверчиво и бескорыстно преподносит нам, а можем и отбросить, как нечто сентиментально-пустое, ненужное. Это всегда и «всего лишь» вопрос выбора, однако, выбирая любовь, невинность и возможность проявить свою человечность, мы, на самом деле, делаем фундаментальный выбор. Ведь только принимая их, мы и становимся Людьми, — по-настоящему, в полном и истинном смысле этого слова.

Алла Ноеренчук-Марчелли,

11 апреля 2016 г.

-------------------------------------------------------------------------

* Здесь и далее — перевод с итальянского Аллы Ноеренчук-Марчелли

** «Невыносимая легкость бытия» — в переводе Н.М. Шульгиной