Ужас глобализации

Всякая вещь или есть или нет.
А мед, -я никак не пойму в
чем секрет, — он если есть, тоего сразу нет!
Винни-Пух

Мэри, героиня романа Роберта Хайнлайна «Дети Мафусаила» [1], принадлежала к так называемым «семьям Говарда» — группе людей, имевших продолжительность жизни, в полтора-два раза превосходившую среднюю человеческую. Рано или поздно они умирали также как и все остальные, однако столь долгая жизнь вызвала зависть остального сообщества и вынудила семьи покинуть Землю и отправиться в долгое путешествие по чужим планетам.

Почувствовав приближение старения, а вместе с ним и смерти, Мэ­ри, физически еще нестарая женщина, во время пребывания на одной из планет, предпочла утратить свою целостную личность, влившись в особое коллективное сознание, состоящее из группы индивидов-инопланетян.

Для ее друга, Лэзеруса Лонга, это означало одно — смерть, утрату личности путем ее разделения на множество частей. Один из самых жутких эпизодов романа — это разговор Лонга с одним из су­ществ, в котором частично присутствовала личность женщины.

Роман был опубликован в 1941 году, еще до открытия клонирования, широкого распространения телефонных сетей и всеобщей «цифровой революции», но сюжет с причудливым разделением личности оказался пророческим.

«Не импульс ли смерти подталкивает существа, наделенные половыми признаками, к формам размножения, предшествовавшим половому?» [2] ­пишет Жан Бодрийяр, словно отвечая Хайнлайну.

Однако подобное размножение людей, которое в будущем видится фи­лософу размножением «черенками», размножением прикосновением, представляется ему не путем к обретению бессмертия, а, наоборот, дорогой к полному окончательному небытию.

«Ничто (даже Бог) не исчезает более, достигнув своего конца или смер­ти; исчезновение происходит из–за размножения, заражения, насыщения и прозрачности… Нет больше фатальной формы исчезновения, есть лишь частичный распад как форма рассеяния» [2]

Рассеяние, размножение, распределение, повсеместность.

Глобализация.

Вряд ли кому-то сейчас придет в голову отрицать наличие этого процесса в современном обществе. Но, по Бодрийяру, именно понимание того, что происходит в процессе глобализации со многими явлениями нашей жизни, глобализации «вообще», дает ключ к пониманию процессов, происходящих с человеком.

Уильям Митчелл, в своей книге об урбанистике [3] дает очень наглядное представление эффекта глобализации городов: «То, что в древности сим­волом города являлась окружность крепостных стен, демонстрирует, что ограничивающие, отделяющие и иногда защищаемые рамки когда-то были решающим механизмом политической географии. Иисус Навин получал до­ступ по старинке: стены Иерихона рухнули от звуков его праведной трубы. Однако к середине ХХ века самым запоминающимся символом Лондона стала схема его метрополитена, а Лос-Анджелеса -карта его автострад… Новейшая история урбанистического роста -это уже не последовательное расширение окружающих город стен, как это было в античности, Средне­вековье и Ренессансе; сегодня это периферийное разрастание…»

Город — это наглядный, понятный пример. Это что, что всегда перед глазами, то, что можно потрогать, ощутить изменения на собственной шку­ре.

Город, как организм, сколь ни банально это звучит, одновременно растет, теряя свои границы, и перенимает черты других городов, обменивается с ними жителями, и становится похож один на другой, теряя свою индиви­дуальность.

После появления ЕС и возможности свободно пересекать границы европейских стран, многие туристы, не слишком, правда, отягощенные культурно­-историческим багажом знаний о местах, которые посещали, высказывались в таком ключе, что все города центральной Европы немного одинаковы: ­похожая архитектура, везде одна валюта, везде принимают банковские кар­ты, везде более или менее говорят по-английски. Кажется, что на наших глазах проступают черты пресловутой «глобальной деревни» [4] Маклюэна.

В случае с городами, «глобализацию» легко увидеть, но Бодрийяр идет дальше: в своей работе «Прозрачность зла» [2], он анализирует изменение характера различных явлений: политики, искусства, экономики, сексуаль­ности.

«Взаимное заражение всех категорий, замена одной сферы другой, сме­шение жанров… Так, секс теперь присутствует не в сексе как таковом, но за его пределами, политика не сосредоточена более в политике, она затра­гивает все сферы: экономику, науку, искусство, спорт… И спорт уже вышел за рамки спорта — он в бизнесе, в сексе, в политике, в общем стиле достиже­ний… Каждая категория, таким образом, совершает фазовый переход, при котором ее сущность разжижается в растворе системы до гомеопатических,а затем до микроскопических доз -вплоть до полного исчезновения…» [2]

Таким образом, философ определяет нынешнюю «схему культуры» как стадию «дробления». Культура, обратившаяся «Ксероксом культуры» [2], дробится, распыляется, растворяется и таким образом она исчезает. Именно исчезновение таким способом и есть настоящая смерть.

Смерть как не одноразовое, определенное и строго ограниченное во вре­мени событие, но процесс, вопрос продолжительности которого остается без ответа.

Смерть как не одноразовое, определенное и строго ограниченное во вре­мени событие, но процесс, вопрос продолжительности которого остается без ответа.

А что же человек? Что с ним происходит в эпоху «дробления культу­ры»?

Ведь нас, прежде всего, волнует собственная смерть и собственное исчезновение как вида, и намного более, чем, скажем, смерть искусства посредством его массового распространения в работах, к примеру, Энди Уорхола.

Парадоксально, но с человеком происходит то же самое: «Прежде тело было метафорой души, потом — метафорой пола. Сегодня оно не сопоставля­ется ни с чем; оно — лишь вместилище метастазов и механического развития всех присущих им процессов, место, где реализуется программирование в бесконечность без какой-либо организации или возвышенной цели» [2] , пи­шет Бодрийяр.

Человек подвергается тому же процессу «метастатического распростра­нения»[2], что и политика, экономика, сексуальность, и т.д. «Может быть, в каждой системе, в каждом индивидууме заложено тайное стремление из­бавиться от идеи своего существования, от своей сущности с тем, чтобы обрести способность размножаться и экстраполировать себя во всех направ­лениях?» [2]

Это все очень мило в теории, но первоначально довольно трудно понять, как вообще можно применить подобные законы распределения к индиви­ду, то есть, как я, человек у которого две ноги и две руки, могу, вдруг, превратиться в нечто столь же абстрактное как политика или, скажем, экономика.

Клонирование? Да, но клонирование человека в биологическом смыс­ле сейчас не изучено и не применяется. Людей не штампуют на фабриках, выпуская армии клонов в духе фильма «Звездные войны». Между тем, Бодрийяр проводит прямую аналогию фрактального распространения че­ловека уже на данном этапе эволюции человечества.

Но философ совершает «фазовый переход» в понятиях и теперь уже необходимо переосмыслить, собственно, то, что представляет собой человек на данной стадии развития, каковые его границы и возможности, кто он такой, этот «Человек Телематический», который шествует сейчас по миру.

Человек Телематический

Я творю и являюсь творением взаимно рекурсивного
процесса, в который постоянно вовлечены мои подвижные,
проницаемые рамки и мои бесконечно разветвляющиеся сети.
Я -рассредоточенный в пространстве киборг
Уильям Дж. Митчелл <Я++>

Людям, далеким от разработки вычислительной техники на ее совре­менном уровне развития, зачастую может показаться, что мы имеем де­ло с чудом: одним движением пальца я определяю свое местоположение, еще одним, отправляю несколько строк человеку, который совсем недавно проснулся, потому что у них, там, на другой половине земного шара толь­ко наступило утро. Да и палец мне уже не нужен, сейчас можно управлять движением курсора на экране напрямую с помощью мозга.

Я очень мало держу в памяти — ведь под рукой есть миниатюрный аппарат, который за несколько секунд может извлечь необходимое мне зна­ние из окружающего воздуха, пронизанного беспроводными сетями. В этом смысле, например, собеседование при приеме на работу, во время которого нельзя воспользоваться «электронным протезом», может обернуться пол­ным провалом.

Николас Карр в своем эссе «Делает ли Гугл нас глупее?» отмечает: «Для меня и для других Сеть стала универсальным посредником, провод­ником для большей части информации, что проникает через мои глаза и уши в мой разум» [5]

Можно сколько угодно смеяться над теориями мирового «заговора пе­чатных машинок», «восстанием калькуляторов» или огромного супер-пупер-мега компьютера, который рано или поздно обманет или поработит всех людей, но есть факт, который подчеркивают, Бодрийяр, Митчелл, Мур, Бейтсон, Маклюэн и другие — необратимо изменились мы сами, и отрицать это нельзя.

«Получив возможность мгновенного электронного контакта с людьми в любой точке планеты, мы теперь повсюду в любой момент» пишет Мур в своем эссе «Подключайся, Рамзес» [6]

Получив возможность мгновенного электронного контакта с людьми в любой точке планеты, мы теперь повсюду в любой момент

«Человек Виртуальный, неподвижно сидящий перед вычислительной машиной, занимается любовью посредством экрана и приучается слушать лекции по телевизору» [2], пишет Бодрийяр.

То, что еще двадцать лет назад казалось чудом: живя в стране третьего мира слушать, например, лекции по математике Массачусетского Техноло­гического Университета — стало теперь повседневной реальностью. Не нуж­но покупать билет до Парижа чтобы увидеть Лувр или Эйфелеву Башню -достаточно загрузить себе фрагмент «цифрового дубля» [3] французской столицы и можно гулять, не вставая с кресла.

«Когда-то всему было свое время и место; сегодня события все больше размазываются по множеству пунктов и моментов сложным и часто неопределимым образом… места нашего обитания перестали быть отдельными или смежными зонами; они начали дробиться и рассеиваться» [3]

Человек Телематический способен находится в нескольких местах одновременно, «Путем электронного хранения и распространения моих закодированных команд — в особенности с применением цифровых сетей — я способен бесконечно множить и распространять во времени и пространстве точки физического приложения моего разума»[3]

«Сегодня мы живем в воображаемом мире экрана, интерфейса, удвое­ния, смежности, сети» [2]

«В результате нейронная сеть внутри моего черепа делегирует наружу все больше мыслительных функций. Мне редко приходится считать в уме ­этим занимаются калькуляторы и компьютеры. Я не роюсь в памяти, пыта­ясь вспомнить полузабытый факт, — я проверяю его в интернете. «Симбиоз человека и компьютера», который предвидел Дж. К.Р. Ликлайдер, стал для меня повседневностью» [3]

Этого нового человека и правда, нельзя узнать, настолько он изменил­ся.

«Изменилась вся парадигма чувствительности. Осязаемость не являет­ся более органически присущей прикосновению. Она просто означает эпи­дермическую близость глаза и образа, конец эстетического расстояния взгля­да. Мы бесконечно приближаемся к поверхности экрана, наши глаза словно растворяются в изображении» [2]

Мэри Кэтрин Бейтсон, оглядываясь на научное наследие своего отца, суммировала его формулировки касательно развития человеческого разу­ма так: «Разум может включать в себя неживые элементы или множество организмов, может функционировать и краткий, и продолжительный пери­од, далеко не всегда бывает заключен в определенные рамки вроде кожного покрова» [7]

Разум далеко не всегда бывает заключен в определенные рамки вроде кожного покрова

«Человек Телематический предназначен аппарату, как и аппарат ему, по причине их сплетенности друг с другом, преломления одного в другом. Машина делает лишь то, чего от нее требует человек, но взамен человек выполняет то, на что запрограммирована машина» [2]

«Видео, телевидение, компьютер, минитель (minitel) -эти контактные линзы общения, эти прозрачные протезы -составляют единое целое с телом, вплоть до того, что становятся генетически его частью» [2]

Приведенная выше цитата, из книги «Прозрачность Зла» оказалась удивительно меткой, учитывая, что в 1990 году, когда книга была опубли­кована, ни сети, ни миниатюрные мобильные приспособления — «протезы» еще не получили такого распространения.

«Мы воспринимаем, действуем, учимся и познаем через механические, электронные и прочие расширения тела и памяти, которые мы снова и снова создаем для самих себя. И, как мы уже начинаем понимать, четко обозна­ченного предела для этого расширения не существует» [3]

Бейтсон подошел к пониманию того, что мы не полностью заключены внутри нашей кожи; разветвленные сети и фрагментированные места оби­тания делают нас сущностями, неограниченными во времени и простран­стве. Его основная идея состояла в том, что древнее разделение на рабочего и орудие, здание и обитателя, город и гражданина мало что нам теперь да­ет [3]

Андрей Мирошниченко в статье «Замени мозг смартфоном», размыш­ляя об «осредствлении функций тела», наконец, возвращает нас к теме смерти: «В конце концов, когнитивный интерфейс, то есть подключение мозга к сети (работы ведутся), сделает посредничество тела вовсе ненуж­ным. И это логично: если человек столько тысячелетий старается отказать­ся от тела, то рано или поздно эти попытки увенчаются успехом. Попутно решается и другая проблема (точнее, она-то и решается): нет тела -нет смерти» [8]

Однако, у Бодрийяра все не так просто.

Теперь, когда нынешний человек обозначен как нечто большее, нежели совокупность его физических составляющих, когда тело фактически приравнено к информации, можно рассматривать его теорию о «метастатическом распространении» [2] человека более конкретно.

Тело фактически приравнено к информации

Бодрийяр неслучайно употребляет слово «метастатический», отсылаю­щее нас к метастазам и раку, к смертельному заболеванию. Процесс нескон­чаемого деления раковых клеток, образующих опухоль приводит к гибели пациента, и до сих пор во многих случаях медицина бессильна.

В утилитарном смысле, можно сказать, что философ сравнивает че­ловека с опухолью, путем бесконечного самовоспроизводства, стремящейся занять все свободное пространство, и тем самым обрекая себя на гибель, ввергая себя в «ад того же самого» [2]

«Клонирование — это последняя стадия истории моделирования тела, стадия, на которой индивидуум, сведенный к своей абстрактной генетиче­ской формуле, обречен на серийное размножение» [2]

«Индивидуум теперь являет собой некий раковый метастаз формулы,лежащей в его основе… Метастаз, начавшийся с серийного производстватоваров, заканчивается на уровне клеточной организации»[2]

Таким образом, мы все находимся на пу­ти в замысловатый «ад того же самого», где, однако же, нас ожидает не персональная жаровня, но нечто совершенно особенное.

Вечное исчезновение

-Договорились,-сказал Кот
и на этот раз действительно
стал исчезать по частям, не спеша:
сначала пропал кончик хвоста,
а потом постепенно все остальное;
наконец осталась только одна улыбка,
-сам Кот исчез, а она еще держалась
в воздухе. «Вот это да! ­подумала Алиса.
-Кот с улыбкой -и то редкость,
но уж улыбка без кота—
это я прямо не знаю что такое!»
Л.Кэрролл «Алиса в стране чудес»

Работа Бодрийяра «Прозрачность зла», многочисленные пассажи из которой приведены выше, была издана в 1990 году, что уже более чем на двадцать пять лет отстоит от современности. Финальный диагноз, вынесенный человеку неутешителен -«он все более и более приближается к небытию»[2]

Однако же, спустя 17 лет, в 2007 году, за несколько месяцев до собствен­ной смерти философ опубликовал еще одну работу, с остроумным названи­ем «Почему все еще не исчезло?»

В этой работе философ демонстрирует одновременно поразительную эволюцию своих взглядов и, верный себе, делает выводы, казалось бы, со­вершенно противоречащие его предыдущим высказываниям, и, вместе с тем, укладывающиеся в его систему.

Бодрийяр пишет, что стремление к исчезновению человека не есть нечто, что характерно для современности, но то, что присуще человеку изначаль­но.

«Именно здесь мы видим, что способ исчезновения человечества (и, конечно, все, что с ним связано — устаревание Гюнтера Андерса, агония ценностей и т.д.) приводит к внутренней логике, к встроенному устарева­нию, к осуществлению человеческой расой ее самого грандиозного проекта, прометеевского проекта господства над Вселенной, к исчерпывающему зна­нию» [9]

«И это не какое-то неосознанное влечение к смерти, внутренняя регрес­сивная тенденция, к неопределенным формам, но напротив импульс про­двинуться как можно дальше насколько это возможно в выражении всей своей силы, всех способностей — до мечты об отмене смерти» [9]

Бодрийяр дает, наконец, и некоторое определение исчезновению:

«Однако исчезновение может быть понято по-другому: как единичное событие и объект специфического желания, желания не быть здесь, кото­рое совсем не негативно. Как раз наоборот: это возможно желание увидеть, как выглядит мир в наше отсутствие (фотография), или увидеть что будет после конца, после субъекта, вне всякого смысла, за горизонтом исчезнове­ния, если там еще что-то происходит в этом мире, не запрограммированное появление чего-либо. Область чистой вероятности, мира, каков он есть (и не реального мира, который не что иное, как представление) и который может возникнуть, только если исчезнут все добавочные стоимости. Есть и первые плоды искусства исчезновения другого вида. Растворе­ние ценностей, реальности, идеологии, окончательного финала» [9]

Однако же, следите за руками, казалось, только что все было ясно и понятно, исчезновение, растворение, и вдруг:

«Все что исчезает, пропитывает нашу жизнь микроскопическими до­зами, и это часто опаснее, чем власть явных авторитетов. В нашу эпоху толерантности и прозрачности запреты, контроль, неравенство — исчеза­ют одно за другим, но только чтобы лучше интегрироваться в ментальную сферу» [9]

«Великое исчезновение, не является, таким образом, виртуальным пре­образованием вещей, падением в бездну реальности, но разделением на бес­конечность субъектов, последовательным распылением сознания во все про­межутки реальности» [9]

«Ничто не существует, кроме как основываясь на своем исчезновении. Чтобы видеть вещи во всей их ясности, следует сделать производными от функции собственного исчезновения» [9]

Ничто не существует, кроме как основываясь на своем исчезновении

Бодрийяр, будучи, по совместительству, еще и фотографом, приводит развернутую аналогию «освобождения», или исчезновения образа, в пере­ходе от аналоговой фотографии к цифровой. По его мнению, появление цифровой фотографии в некотором роде «убило» фотографию, как акт фиксации реальности. Возникла возможность появления т.н. «сгенериро­ванного изображения», которое не репрезентирует никакую реальность.

Далее философ экстраполирует свои высказывания об изображении на человеческое бытие: «И не будет притянутой за уши аналогия, которая рас­ширяет это революцию на человеческое бытие вообще, свободное отныне, благодаря этому цифровому разуму, оперировать с интегральной индивиду­альностью, свободное от всей истории и всех субъективных ограничений»[9]

И наконец, он делает парадоксальный вывод:

"Со временем возвышения этой машины, в которой аккумулируется весь человеческий разум, и которой обеспечена полная автономия, стано­вится ясно, что человек существует только за счет своей собственной смер­ти. Он становится бессмертным за счет технологического исчезновения, за счет своего включения в цифровой порядок. Живой символ дисперсии, идеальный паук, который плетет свои сети и одновременно сам создается своей сетью.

Еще лучше: я не являюсь, ни мухой, пойманной в сеть, ни пауком, ко­торый ее плетет, я сам — сеть, распространяющаяся во всех направлениях, без какого-либо центра, ничего, что бы я мог назвать собой.

Я сам — сеть, распространяющаяся во всех направлениях, без какого-либо центра, ничего, что бы я мог назвать собой

Но это открытая форма бессмертия, и в реальности, когда речь идет о человеческом виде, выбор сделан и он заключается в превосходстве Искус­ственного Интеллекта" [9]

Таким образом «Вековая мечта человечества об отказе от смертного тела и обретении духом бессмертия воплотится в сверхличности»[10]. То, что казалось смертью через исчезновение, оказалось бессмертием через иcчезновение.

Но бессмертием специфическим.

Вместо заключения

-А что случилось с Волан…
извините, с тем Вы-Знаете-Кем?
-Хороший вопрос, Гарри. Исчез он.
Растворился. В ту самую ночь,
когда тебя пытался убить…Я тебе скажу,
это самая что ни на есть
настоящая загадка…
Он все сильнее и сильнее становился
и вдруг исчез, и…
эта… непонятно почему.
Кой-кто говорит, что умер он.
А я считаю, чушь все это, да!
Думаю, в нем ничего человеческого
не осталось уже…
а ведь только человек может умереть.
Джоан Роулинг
«Гарри Поттер и Философский Камень»

«Единственная подлинно интеллектуальная функция та, которая игра­ет на противоречии, на иронии, на противоположности, на недостатках, наобратимости, которая никогда не будет повиноваться закону очевидности»[2]

Бодрийяр в «Прозрачности зла» начинает с парадоксальной теории смерти как исчезновения, фрактального метастатического распространения, растворения человека. Но сам человек уже не таков, каким мы привыкли его считать. Человек меняется на протяжении своего существования.

Человек заходит в «сад, где ветвятся дорожки», и, в поисках бессмер­тия, он должен пройти по каждой из них до конца, одновременно. Сад же этот оборачивается лабиринтом, лабиринтом «наизнанку» в котором один вход и бесконечное множество выходов. Что же может сказать себе человек, который клонировал себя, причем весьма нетривиальным способом, расши­рил свои границы, воспроизвел «себя» множество раз, чтобы одновременно найти все выходы, чтобы быть везде одновременно? Или не быть?

Не вышел ли из этого лабиринта подлинный Минотавр, не с головой быка, а с компьютерным протезом головы, достигший подлинной сущности бога, одновременно существующий и не существующий?

Бодрийяр говорит: «Двойственность». И да, и нет. Мы все еще не ис­чезли, и в то же время исчезли. Мы существуем только благодаря исчезно­вению. Живем посредством смерти. Да и кто такие «Мы»? Компьютерные модели себя? Чистые платоновские идеи? Это ли не тот философский ка­мень, который так долго искали?

Поживем -увидим.

Литература

[1] Р. Хайнлайн «Пасынки Вселенной». -М.: Эксмо. 2006 -784 с.

[2] Жан Бодрийяр «Прозрачность зла» -4-е изд. -М.: «Добро­свет», 2012. -260 с.

[3] У. Дж. Митчелл «Я++. Человек. Город. Сети» пер.с англ. М.: Strelka Press, 2012. -З28 c.

[4] Г.М. Маклюэн, К. Фиоре <Война и Мир в глобальной де­ревне> пер. Летберг И. М.:АСТ, 2012. -224 с.

[5] Nicolas Carr “Is Google Making Us Stupid? What the Internet is doing to our brains” http://www.theatlantic.com/magazine/archive/2008/07/is­google-making-us-stupid/З06868/

[6] C.W. Moore“Plug It in, Ramses and See if it lights Up, Because we aren’t going to Кeep it unless it works”

[7] Bateson M.C., Bateson G. Steps to Ecology of Mind. Chicago: Univesity of Chicago press, 2000.

[8] Андрей Мирошниченко <Замени мозг смартфоном, или Как стать Юлием Цезарем>

[9] Жан Бодрийяр «Почему все еще не исчезло» http://syg.ma/@alesya-bolgova/zhan-bodriiiar-pochiemu-vsie-ieshchie-nie-ischiezlo

[10] Андрей Мирошниченко «Актуальные вопросы копирования личности»

[11] Жан Бодрийяр «Символический обмен и смерть» -4-е изд. ­М.: <Добросвет>, 2011. -З92 с.

[12] С.Н. Зенкин «Жан Бодрийяр: время симулякров» Вступи­тельная статья в книге Ж. Бодрийяр «Символический обмен и смерть» -4-е изд. -М.: «Добросвет», 2011. -З92 с.

[13] Дьяков, Александр. «Какой смысл философу верить в реаль­ность?»(Беседа с Джерри Култером) //Хора.-2009.-№2.

[14] А.В. Дьяков. "Жан Бодрийяр: Стратегии <радикального мышления" / Под ред. А. С. Колесникова -СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. -З[7 с.

[15] А.В Дьяков «Философия постструктурализма во Франции» глава «Теоретическое насилие» Жана Бодрийяра. Москва ­Нью-Йорк -Санкт-Петербург: Northern Cross, 2008. -З6З с.