Donate
gerbst

Жан Бодрийяр и Смерть

Alesya Zmitrewicz-Bolgova09/06/15 09:346.1K🔥

Ужас глобализации

Всякая вещь или есть или нет.
А мед, -я никак не пойму в
чем секрет, — он если есть, тоего сразу нет!
Винни-Пух

Мэри, героиня романа Роберта Хайнлайна «Дети Мафусаила» [1], принадлежала к так называемым «семьям Говарда» — группе людей, имевших продолжительность жизни, в полтора-два раза превосходившую среднюю человеческую. Рано или поздно они умирали также как и все остальные, однако столь долгая жизнь вызвала зависть остального сообщества и вынудила семьи покинуть Землю и отправиться в долгое путешествие по чужим планетам.

Почувствовав приближение старения, а вместе с ним и смерти, Мэ­ри, физически еще нестарая женщина, во время пребывания на одной из планет, предпочла утратить свою целостную личность, влившись в особое коллективное сознание, состоящее из группы индивидов-инопланетян.

Для ее друга, Лэзеруса Лонга, это означало одно — смерть, утрату личности путем ее разделения на множество частей. Один из самых жутких эпизодов романа — это разговор Лонга с одним из су­ществ, в котором частично присутствовала личность женщины.

Роман был опубликован в 1941 году, еще до открытия клонирования, широкого распространения телефонных сетей и всеобщей «цифровой революции», но сюжет с причудливым разделением личности оказался пророческим.

«Не импульс ли смерти подталкивает существа, наделенные половыми признаками, к формам размножения, предшествовавшим половому?» [2] ­пишет Жан Бодрийяр, словно отвечая Хайнлайну.

Однако подобное размножение людей, которое в будущем видится фи­лософу размножением «черенками», размножением прикосновением, представляется ему не путем к обретению бессмертия, а, наоборот, дорогой к полному окончательному небытию.

«Ничто (даже Бог) не исчезает более, достигнув своего конца или смер­ти; исчезновение происходит из–за размножения, заражения, насыщения и прозрачности… Нет больше фатальной формы исчезновения, есть лишь частичный распад как форма рассеяния» [2]

Рассеяние, размножение, распределение, повсеместность.

Глобализация.

Вряд ли кому-то сейчас придет в голову отрицать наличие этого процесса в современном обществе. Но, по Бодрийяру, именно понимание того, что происходит в процессе глобализации со многими явлениями нашей жизни, глобализации «вообще», дает ключ к пониманию процессов, происходящих с человеком.

Митинг антиглобалистов в Сиэтле, 2009 год
Митинг антиглобалистов в Сиэтле, 2009 год

Уильям Митчелл, в своей книге об урбанистике [3] дает очень наглядное представление эффекта глобализации городов: «То, что в древности сим­волом города являлась окружность крепостных стен, демонстрирует, что ограничивающие, отделяющие и иногда защищаемые рамки когда-то были решающим механизмом политической географии. Иисус Навин получал до­ступ по старинке: стены Иерихона рухнули от звуков его праведной трубы. Однако к середине ХХ века самым запоминающимся символом Лондона стала схема его метрополитена, а Лос-Анджелеса -карта его автострад… Новейшая история урбанистического роста -это уже не последовательное расширение окружающих город стен, как это было в античности, Средне­вековье и Ренессансе; сегодня это периферийное разрастание…»


Карта Москвы в XVI веке
Карта Москвы в XVI веке

Город — это наглядный, понятный пример. Это что, что всегда перед глазами, то, что можно потрогать, ощутить изменения на собственной шку­ре.

Город, как организм, сколь ни банально это звучит, одновременно растет, теряя свои границы, и перенимает черты других городов, обменивается с ними жителями, и становится похож один на другой, теряя свою индиви­дуальность.

После появления ЕС и возможности свободно пересекать границы европейских стран, многие туристы, не слишком, правда, отягощенные культурно­-историческим багажом знаний о местах, которые посещали, высказывались в таком ключе, что все города центральной Европы немного одинаковы: ­похожая архитектура, везде одна валюта, везде принимают банковские кар­ты, везде более или менее говорят по-английски. Кажется, что на наших глазах проступают черты пресловутой «глобальной деревни» [4] Маклюэна.

В случае с городами, «глобализацию» легко увидеть, но Бодрийяр идет дальше: в своей работе «Прозрачность зла» [2], он анализирует изменение характера различных явлений: политики, искусства, экономики, сексуаль­ности.

«Взаимное заражение всех категорий, замена одной сферы другой, сме­шение жанров… Так, секс теперь присутствует не в сексе как таковом, но за его пределами, политика не сосредоточена более в политике, она затра­гивает все сферы: экономику, науку, искусство, спорт… И спорт уже вышел за рамки спорта — он в бизнесе, в сексе, в политике, в общем стиле достиже­ний… Каждая категория, таким образом, совершает фазовый переход, при котором ее сущность разжижается в растворе системы до гомеопатических,а затем до микроскопических доз -вплоть до полного исчезновения…» [2]

Таким образом, философ определяет нынешнюю «схему культуры» как стадию «дробления». Культура, обратившаяся «Ксероксом культуры» [2], дробится, распыляется, растворяется и таким образом она исчезает. Именно исчезновение таким способом и есть настоящая смерть.

Смерть как не одноразовое, определенное и строго ограниченное во вре­мени событие, но процесс, вопрос продолжительности которого остается без ответа.

Смерть как не одноразовое, определенное и строго ограниченное во вре­мени событие, но процесс, вопрос продолжительности которого остается без ответа.

А что же человек? Что с ним происходит в эпоху «дробления культу­ры»?

Ведь нас, прежде всего, волнует собственная смерть и собственное исчезновение как вида, и намного более, чем, скажем, смерть искусства посредством его массового распространения в работах, к примеру, Энди Уорхола.

Парадоксально, но с человеком происходит то же самое: «Прежде тело было метафорой души, потом — метафорой пола. Сегодня оно не сопоставля­ется ни с чем; оно — лишь вместилище метастазов и механического развития всех присущих им процессов, место, где реализуется программирование в бесконечность без какой-либо организации или возвышенной цели» [2] , пи­шет Бодрийяр.

Человек подвергается тому же процессу «метастатического распростра­нения»[2], что и политика, экономика, сексуальность, и т.д. «Может быть, в каждой системе, в каждом индивидууме заложено тайное стремление из­бавиться от идеи своего существования, от своей сущности с тем, чтобы обрести способность размножаться и экстраполировать себя во всех направ­лениях?» [2]

Это все очень мило в теории, но первоначально довольно трудно понять, как вообще можно применить подобные законы распределения к индиви­ду, то есть, как я, человек у которого две ноги и две руки, могу, вдруг, превратиться в нечто столь же абстрактное как политика или, скажем, экономика.

Клонирование? Да, но клонирование человека в биологическом смыс­ле сейчас не изучено и не применяется. Людей не штампуют на фабриках, выпуская армии клонов в духе фильма «Звездные войны». Между тем, Бодрийяр проводит прямую аналогию фрактального распространения че­ловека уже на данном этапе эволюции человечества.

Но философ совершает «фазовый переход» в понятиях и теперь уже необходимо переосмыслить, собственно, то, что представляет собой человек на данной стадии развития, каковые его границы и возможности, кто он такой, этот «Человек Телематический», который шествует сейчас по миру.


Человек Телематический

Я творю и являюсь творением взаимно рекурсивного
процесса, в который постоянно вовлечены мои подвижные,
проницаемые рамки и мои бесконечно разветвляющиеся сети.
Я -рассредоточенный в пространстве киборг
Уильям Дж. Митчелл <Я++>

Людям, далеким от разработки вычислительной техники на ее совре­менном уровне развития, зачастую может показаться, что мы имеем де­ло с чудом: одним движением пальца я определяю свое местоположение, еще одним, отправляю несколько строк человеку, который совсем недавно проснулся, потому что у них, там, на другой половине земного шара толь­ко наступило утро. Да и палец мне уже не нужен, сейчас можно управлять движением курсора на экране напрямую с помощью мозга.

Фрагмент руководства по&nbsp;использованию умных очков Google Glass
Фрагмент руководства по использованию умных очков Google Glass

Я очень мало держу в памяти — ведь под рукой есть миниатюрный аппарат, который за несколько секунд может извлечь необходимое мне зна­ние из окружающего воздуха, пронизанного беспроводными сетями. В этом смысле, например, собеседование при приеме на работу, во время которого нельзя воспользоваться «электронным протезом», может обернуться пол­ным провалом.

Николас Карр в своем эссе «Делает ли Гугл нас глупее?» отмечает: «Для меня и для других Сеть стала универсальным посредником, провод­ником для большей части информации, что проникает через мои глаза и уши в мой разум» [5]

Можно сколько угодно смеяться над теориями мирового «заговора пе­чатных машинок», «восстанием калькуляторов» или огромного супер-пупер-мега компьютера, который рано или поздно обманет или поработит всех людей, но есть факт, который подчеркивают, Бодрийяр, Митчелл, Мур, Бейтсон, Маклюэн и другие — необратимо изменились мы сами, и отрицать это нельзя.

Кадр из&nbsp;фильма «Матрица»
Кадр из фильма «Матрица»

«Получив возможность мгновенного электронного контакта с людьми в любой точке планеты, мы теперь повсюду в любой момент» пишет Мур в своем эссе «Подключайся, Рамзес» [6]

Получив возможность мгновенного электронного контакта с людьми в любой точке планеты, мы теперь повсюду в любой момент

«Человек Виртуальный, неподвижно сидящий перед вычислительной машиной, занимается любовью посредством экрана и приучается слушать лекции по телевизору» [2], пишет Бодрийяр.

То, что еще двадцать лет назад казалось чудом: живя в стране третьего мира слушать, например, лекции по математике Массачусетского Техноло­гического Университета — стало теперь повседневной реальностью. Не нуж­но покупать билет до Парижа чтобы увидеть Лувр или Эйфелеву Башню -достаточно загрузить себе фрагмент «цифрового дубля» [3] французской столицы и можно гулять, не вставая с кресла.

«Когда-то всему было свое время и место; сегодня события все больше размазываются по множеству пунктов и моментов сложным и часто неопределимым образом… места нашего обитания перестали быть отдельными или смежными зонами; они начали дробиться и рассеиваться» [3]

Человек Телематический способен находится в нескольких местах одновременно, «Путем электронного хранения и распространения моих закодированных команд — в особенности с применением цифровых сетей — я способен бесконечно множить и распространять во времени и пространстве точки физического приложения моего разума»[3]

«Сегодня мы живем в воображаемом мире экрана, интерфейса, удвое­ния, смежности, сети» [2]

«В результате нейронная сеть внутри моего черепа делегирует наружу все больше мыслительных функций. Мне редко приходится считать в уме ­этим занимаются калькуляторы и компьютеры. Я не роюсь в памяти, пыта­ясь вспомнить полузабытый факт, — я проверяю его в интернете. «Симбиоз человека и компьютера», который предвидел Дж. К.Р. Ликлайдер, стал для меня повседневностью» [3]

Этого нового человека и правда, нельзя узнать, настолько он изменил­ся.

«Изменилась вся парадигма чувствительности. Осязаемость не являет­ся более органически присущей прикосновению. Она просто означает эпи­дермическую близость глаза и образа, конец эстетического расстояния взгля­да. Мы бесконечно приближаемся к поверхности экрана, наши глаза словно растворяются в изображении» [2]

Мэри Кэтрин Бейтсон, оглядываясь на научное наследие своего отца, суммировала его формулировки касательно развития человеческого разу­ма так: «Разум может включать в себя неживые элементы или множество организмов, может функционировать и краткий, и продолжительный пери­од, далеко не всегда бывает заключен в определенные рамки вроде кожного покрова» [7]

Разум далеко не всегда бывает заключен в определенные рамки вроде кожного покрова

«Человек Телематический предназначен аппарату, как и аппарат ему, по причине их сплетенности друг с другом, преломления одного в другом. Машина делает лишь то, чего от нее требует человек, но взамен человек выполняет то, на что запрограммирована машина» [2]

«Видео, телевидение, компьютер, минитель (minitel) -эти контактные линзы общения, эти прозрачные протезы -составляют единое целое с телом, вплоть до того, что становятся генетически его частью» [2]

Приведенная выше цитата, из книги «Прозрачность Зла» оказалась удивительно меткой, учитывая, что в 1990 году, когда книга была опубли­кована, ни сети, ни миниатюрные мобильные приспособления — «протезы» еще не получили такого распространения.

«Мы воспринимаем, действуем, учимся и познаем через механические, электронные и прочие расширения тела и памяти, которые мы снова и снова создаем для самих себя. И, как мы уже начинаем понимать, четко обозна­ченного предела для этого расширения не существует» [3]

Бейтсон подошел к пониманию того, что мы не полностью заключены внутри нашей кожи; разветвленные сети и фрагментированные места оби­тания делают нас сущностями, неограниченными во времени и простран­стве. Его основная идея состояла в том, что древнее разделение на рабочего и орудие, здание и обитателя, город и гражданина мало что нам теперь да­ет [3]

Андрей Мирошниченко в статье «Замени мозг смартфоном», размыш­ляя об «осредствлении функций тела», наконец, возвращает нас к теме смерти: «В конце концов, когнитивный интерфейс, то есть подключение мозга к сети (работы ведутся), сделает посредничество тела вовсе ненуж­ным. И это логично: если человек столько тысячелетий старается отказать­ся от тела, то рано или поздно эти попытки увенчаются успехом. Попутно решается и другая проблема (точнее, она-то и решается): нет тела -нет смерти» [8]

Однако, у Бодрийяра все не так просто.

Теперь, когда нынешний человек обозначен как нечто большее, нежели совокупность его физических составляющих, когда тело фактически приравнено к информации, можно рассматривать его теорию о «метастатическом распространении» [2] человека более конкретно.

Тело фактически приравнено к информации

Бодрийяр неслучайно употребляет слово «метастатический», отсылаю­щее нас к метастазам и раку, к смертельному заболеванию. Процесс нескон­чаемого деления раковых клеток, образующих опухоль приводит к гибели пациента, и до сих пор во многих случаях медицина бессильна.

В утилитарном смысле, можно сказать, что философ сравнивает че­ловека с опухолью, путем бесконечного самовоспроизводства, стремящейся занять все свободное пространство, и тем самым обрекая себя на гибель, ввергая себя в «ад того же самого» [2]

«Клонирование — это последняя стадия истории моделирования тела, стадия, на которой индивидуум, сведенный к своей абстрактной генетиче­ской формуле, обречен на серийное размножение» [2]

«Индивидуум теперь являет собой некий раковый метастаз формулы,лежащей в его основе… Метастаз, начавшийся с серийного производстватоваров, заканчивается на уровне клеточной организации»[2]

Таким образом, мы все находимся на пу­ти в замысловатый «ад того же самого», где, однако же, нас ожидает не персональная жаровня, но нечто совершенно особенное.

Вечное исчезновение

-Договорились,-сказал Кот
и на этот раз действительно
стал исчезать по частям, не спеша:
сначала пропал кончик хвоста,
а потом постепенно все остальное;
наконец осталась только одна улыбка,
-сам Кот исчез, а она еще держалась
в воздухе. «Вот это да! ­подумала Алиса.
-Кот с улыбкой -и то редкость,
но уж улыбка без кота

это я прямо не знаю что такое!»
Л.Кэрролл «Алиса в стране чудес»

Работа Бодрийяра «Прозрачность зла», многочисленные пассажи из которой приведены выше, была издана в 1990 году, что уже более чем на двадцать пять лет отстоит от современности. Финальный диагноз, вынесенный человеку неутешителен -«он все более и более приближается к небытию»[2]

Однако же, спустя 17 лет, в 2007 году, за несколько месяцев до собствен­ной смерти философ опубликовал еще одну работу, с остроумным названи­ем «Почему все еще не исчезло?»

В этой работе философ демонстрирует одновременно поразительную эволюцию своих взглядов и, верный себе, делает выводы, казалось бы, со­вершенно противоречащие его предыдущим высказываниям, и, вместе с тем, укладывающиеся в его систему.

Бодрийяр пишет, что стремление к исчезновению человека не есть нечто, что характерно для современности, но то, что присуще человеку изначаль­но.

«Именно здесь мы видим, что способ исчезновения человечества (и, конечно, все, что с ним связано — устаревание Гюнтера Андерса, агония ценностей и т.д.) приводит к внутренней логике, к встроенному устарева­нию, к осуществлению человеческой расой ее самого грандиозного проекта, прометеевского проекта господства над Вселенной, к исчерпывающему зна­нию» [9]

«И это не какое-то неосознанное влечение к смерти, внутренняя регрес­сивная тенденция, к неопределенным формам, но напротив импульс про­двинуться как можно дальше насколько это возможно в выражении всей своей силы, всех способностей — до мечты об отмене смерти» [9]

Бодрийяр дает, наконец, и некоторое определение исчезновению:

«Однако исчезновение может быть понято по-другому: как единичное событие и объект специфического желания, желания не быть здесь, кото­рое совсем не негативно. Как раз наоборот: это возможно желание увидеть, как выглядит мир в наше отсутствие (фотография), или увидеть что будет после конца, после субъекта, вне всякого смысла, за горизонтом исчезнове­ния, если там еще что-то происходит в этом мире, не запрограммированное появление чего-либо. Область чистой вероятности, мира, каков он есть (и не реального мира, который не что иное, как представление) и который может возникнуть, только если исчезнут все добавочные стоимости. Есть и первые плоды искусства исчезновения другого вида. Растворе­ние ценностей, реальности, идеологии, окончательного финала» [9]

Однако же, следите за руками, казалось, только что все было ясно и понятно, исчезновение, растворение, и вдруг:

«Все что исчезает, пропитывает нашу жизнь микроскопическими до­зами, и это часто опаснее, чем власть явных авторитетов. В нашу эпоху толерантности и прозрачности запреты, контроль, неравенство — исчеза­ют одно за другим, но только чтобы лучше интегрироваться в ментальную сферу» [9]

«Великое исчезновение, не является, таким образом, виртуальным пре­образованием вещей, падением в бездну реальности, но разделением на бес­конечность субъектов, последовательным распылением сознания во все про­межутки реальности» [9]

«Ничто не существует, кроме как основываясь на своем исчезновении. Чтобы видеть вещи во всей их ясности, следует сделать производными от функции собственного исчезновения» [9]

Ничто не существует, кроме как основываясь на своем исчезновении

Бодрийяр, будучи, по совместительству, еще и фотографом, приводит развернутую аналогию «освобождения», или исчезновения образа, в пере­ходе от аналоговой фотографии к цифровой. По его мнению, появление цифровой фотографии в некотором роде «убило» фотографию, как акт фиксации реальности. Возникла возможность появления т.н. «сгенериро­ванного изображения», которое не репрезентирует никакую реальность.

Далее философ экстраполирует свои высказывания об изображении на человеческое бытие: «И не будет притянутой за уши аналогия, которая рас­ширяет это революцию на человеческое бытие вообще, свободное отныне, благодаря этому цифровому разуму, оперировать с интегральной индивиду­альностью, свободное от всей истории и всех субъективных ограничений»[9]

И наконец, он делает парадоксальный вывод:

"Со временем возвышения этой машины, в которой аккумулируется весь человеческий разум, и которой обеспечена полная автономия, стано­вится ясно, что человек существует только за счет своей собственной смер­ти. Он становится бессмертным за счет технологического исчезновения, за счет своего включения в цифровой порядок. Живой символ дисперсии, идеальный паук, который плетет свои сети и одновременно сам создается своей сетью.

Еще лучше: я не являюсь, ни мухой, пойманной в сеть, ни пауком, ко­торый ее плетет, я сам — сеть, распространяющаяся во всех направлениях, без какого-либо центра, ничего, что бы я мог назвать собой.

Я сам — сеть, распространяющаяся во всех направлениях, без какого-либо центра, ничего, что бы я мог назвать собой

Но это открытая форма бессмертия, и в реальности, когда речь идет о человеческом виде, выбор сделан и он заключается в превосходстве Искус­ственного Интеллекта" [9]

Таким образом «Вековая мечта человечества об отказе от смертного тела и обретении духом бессмертия воплотится в сверхличности»[10]. То, что казалось смертью через исчезновение, оказалось бессмертием через иcчезновение.

Но бессмертием специфическим.

Вместо заключения

-А что случилось с Волан…
извините, с тем Вы-Знаете-Кем?
-Хороший вопрос, Гарри. Исчез он.
Растворился. В ту самую ночь,
когда тебя пытался убить…Я тебе скажу,
это самая что ни на есть
настоящая загадка…
Он все сильнее и сильнее становился
и вдруг исчез, и…
эта… непонятно почему.
Кой-кто говорит, что умер он.

А я считаю, чушь все это, да!
Думаю, в нем ничего человеческого
не осталось уже…

а ведь только человек может умереть.
Джоан Роулинг
«Гарри Поттер и Философский Камень»

«Единственная подлинно интеллектуальная функция та, которая игра­ет на противоречии, на иронии, на противоположности, на недостатках, наобратимости, которая никогда не будет повиноваться закону очевидности»[2]

Бодрийяр в «Прозрачности зла» начинает с парадоксальной теории смерти как исчезновения, фрактального метастатического распространения, растворения человека. Но сам человек уже не таков, каким мы привыкли его считать. Человек меняется на протяжении своего существования.

Фрактальная графика
Фрактальная графика

Человек заходит в «сад, где ветвятся дорожки», и, в поисках бессмер­тия, он должен пройти по каждой из них до конца, одновременно. Сад же этот оборачивается лабиринтом, лабиринтом «наизнанку» в котором один вход и бесконечное множество выходов. Что же может сказать себе человек, который клонировал себя, причем весьма нетривиальным способом, расши­рил свои границы, воспроизвел «себя» множество раз, чтобы одновременно найти все выходы, чтобы быть везде одновременно? Или не быть?

Не вышел ли из этого лабиринта подлинный Минотавр, не с головой быка, а с компьютерным протезом головы, достигший подлинной сущности бога, одновременно существующий и не существующий?

Бодрийяр говорит: «Двойственность». И да, и нет. Мы все еще не ис­чезли, и в то же время исчезли. Мы существуем только благодаря исчезно­вению. Живем посредством смерти. Да и кто такие «Мы»? Компьютерные модели себя? Чистые платоновские идеи? Это ли не тот философский ка­мень, который так долго искали?

Поживем -увидим.

Литература

[1] Р. Хайнлайн «Пасынки Вселенной». -М.: Эксмо. 2006 -784 с.

[2] Жан Бодрийяр «Прозрачность зла» -4-е изд. -М.: «Добро­свет», 2012. -260 с.

[3] У. Дж. Митчелл «Я++. Человек. Город. Сети» пер.с англ. М.: Strelka Press, 2012. -З28 c.

[4] Г.М. Маклюэн, К. Фиоре <Война и Мир в глобальной де­ревне> пер. Летберг И. М.:АСТ, 2012. -224 с.

[5] Nicolas Carr “Is Google Making Us Stupid? What the Internet is doing to our brains” http://www.theatlantic.com/magazine/archive/2008/07/is­google-making-us-stupid/З06868/

[6] C.W. Moore“Plug It in, Ramses and See if it lights Up, Because we aren’t going to Кeep it unless it works”

[7] Bateson M.C., Bateson G. Steps to Ecology of Mind. Chicago: Univesity of Chicago press, 2000.

[8] Андрей Мирошниченко <Замени мозг смартфоном, или Как стать Юлием Цезарем>

[9] Жан Бодрийяр «Почему все еще не исчезло» http://syg.ma/@alesya-bolgova/zhan-bodriiiar-pochiemu-vsie-ieshchie-nie-ischiezlo

[10] Андрей Мирошниченко «Актуальные вопросы копирования личности»

[11] Жан Бодрийяр «Символический обмен и смерть» -4-е изд. ­М.: <Добросвет>, 2011. -З92 с.

[12] С.Н. Зенкин «Жан Бодрийяр: время симулякров» Вступи­тельная статья в книге Ж. Бодрийяр «Символический обмен и смерть» -4-е изд. -М.: «Добросвет», 2011. -З92 с.

[13] Дьяков, Александр. «Какой смысл философу верить в реаль­ность?»(Беседа с Джерри Култером) //Хора.-2009.-№2.

[14] А.В. Дьяков. "Жан Бодрийяр: Стратегии <радикального мышления" / Под ред. А. С. Колесникова -СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. -З[7 с.

[15] А.В Дьяков «Философия постструктурализма во Франции» глава «Теоретическое насилие» Жана Бодрийяра. Москва ­Нью-Йорк -Санкт-Петербург: Northern Cross, 2008. -З6З с.

Саша Рогова
Roman Kurnev
savinov-viktor
+15
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About