Спектакль «Дорога не скажу куда» по стихам Анны Ахматовой — пятая совместная работа режиссера-тренера Клима и актрисы-композитора Натальи Гандзюк в рамках проекта «Служение Слову».
Голос поэта, звучащий в зеркальном пространстве, на границе между жизнью и смертью, становится проводником, связующим звеном между трагическим XX веком и нашей жизнью.
Спектакль — дорога, ведущая поэта сквозь пустынное пространство внутреннего одиночества, сквозь неизмеримую боль, потери и разлуки к надежде и обретению любви.

Александра Краско: Про Анну Ахматову говорить очень сложно, потому что её поэзия затрагивает болевые точки в истории страны и, наверное, в личной истории каждого человека…

Наталья Гандзюк: Смотря что интересует и что хочется выяснить, вот это важно. Говорить всегда надо про жизнь, про то, что есть сегодня, сейчас. А что было…было то же самое, что и сегодня, я уверена. Люди также жили, также любили, также страдали, также радовались.
Если мы говорим о ком-то, то мы всё равно будем говорить о себе самих, с одной стороны, с другой стороны — глядя на кого-то мы всё равно соотносим себя с этим человеком. Что мы можем
воспринять от этого человека, что проваливается в нашу пустоту — то и есть наше.

Александра Краско: Ахматова стала свидетелем настоящего, не 
календарного XX века, пережила две мировые войны, революцию,
блокаду Ленинграда, прошла через такое множество потерь и боли…
Можно сказать, что её поэзию и сформировал сам Двадцатый Век…

Наталья Гандзюк: Через человека всегда струится история и 
время…
С одной стороны, какая жизнь — такие и стихи, но с другой стороны, жизнь — это жизнь, а стихи — это область запредельного.
Это область чувств, над-чувств, того, что мы не можем выразить словами. А история может как угодно идти, история может нам помочь сформировать область запредельного: потерями, болью, страданиями,
счастьем, обретением — абсолютно всем, каждым мгновением жизни, каждым нашим шагом.

Мы с тобой сидим, начинаем разговаривать и делаем шаг, и на самом деле формируем начало и конец.
Это с одной стороны, с другой стороны в одном мгновении заключено абсолютно всё — знание обо всём, обо всех, о нашем прошлом, о нашем будущем и о нашем настоящем.
Мы с тобой сейчас начали говорить, и мы закончим, и это будет шаг, это
будет сотканная полностью реальность. Стих — это маленькая сотканная
реальность, но она заключает в себе всё.

Стихотворение — это моделирование времени, и моделирование судьбы,
моделирование законов, которые нам так хочется постичь.
Что-то в нас есть от Бога, и мы находимся с Ним в постоянном диалоге.

Почему мы говорим: «он творец, он художник», — потому что через художника формируется что-то, что является ценнее, масштабнее, плотнее, чем наша жизнь.
Почему мы говорим: «стих должен быть плотным, стих должен выводить нас к Богу, к вечности, стих должен быть честным, писать надо кровью».

Всё это про одно, и это интересно, потому что на самом деле можно воевать, а можно стихи писать. В принципе, это одно и то же.

Александра Краско: А поэт может своим словом предотвратить войну?

Наталья Гандзюк: Можно ли предотвратить войну…
Война — это конфликт, стих это тоже конфликт, без конфликта ничего не происходит.
Можно перевести историю конфликта в абсолютно другие формы.

Общение — это конфликт, сцена в театре — это конфликт, написанный стих — это конфликт, соединение мужского и женского, в маленьком стихе — маленький закон, а маленький закон — это конфликт и преодоление конфликта, выход через конфликт в любовь, в нечто, что мы не можем потрогать, нам хочется, но мы не можем, это сильнее нас, это что-то, что сопрягается с нами.
Нам хочется коснуться этой реальности, и через стихи, через творчество, через искусство это возможно сделать. И через саму жизнь можно, человек живёт — и всего касается, на самом деле. Просто стих — это уплотнение, мы через стих можем целую жизнь прожить, и в этом ценность. Искусство — это сконцентрированный выброс энергии, а стихотворение — это ещё и закодированное, зашифрованное послание в вечность.

Александра Краско: Мне кажется, что и Ваш спектакль уже с первого мгновения, первой песни соприкасается с вечностью…
«Дорога не скажу куда» открывается «Приморским сонетом», и уже здесь у Ахматовой и в самой поэтической ткани спектакля столкновение того, что уже произошло и что ещё произойдет и что происходит здесь и сейчас, в этом темном пространстве между мирами.

И жизнь поэта начинает проявляться с последней страницы, возвращаясь к истокам и корням. И уже с первых строк Ахматова говорит о бессмертной душе поэта.

Наталья Гандзюк: Каждый человек бессмертен, но поэт об этом говорит.
Можно написать, как Арсений Тарковский: «Я бессмертен…» и это провозглашение. Поэт точно знает, о чём он пишет, хотя это не его слова отчасти. Он не умом понимает, он понимает какой-то иной реальностью, которая проступает, и он просто её складывает, и всё.
А помогает этому потери мужей, сын в тюрьме… и так далее.

Александра Краско: Но ведь в спектакле с одной стороны звучит песнь бессмертия, а с другой стороны — постоянное ожидание смерти, как в Реквиеме: «Ты все равно придешь — зачем же не теперь?»
И с каждым уходом, с каждой потерей любимого человека — ещё более глубокое осознание своей смертности.

Наталья Гандзюк: Чем больше мы говорим о смерти, тем больше мы говорим о жизни, и в этом парадокс.
Чем больше мы говорим о жизни, тем больше мы говорим о смерти. Всё имеет обратную сторону. И когда человек ходит по кладбищу, он, конечно, не со смертью общается, он общается с жизнью, с живыми душами, и где бы он не находился, в любом случае, он общается с любовью.
Потеря — всегда выход на любовь и так далее…

И когда мы действительно очень точно и честно называем то, что есть в поэзии Ахматовой, мы выходим на любовь.

Александра Краско: То есть одного не бывает без другого…

Наталья Гандзюк: Да, конечно, не бывает одного без другого, всё идет одновременно и сразу, всё имеет начало и конец и прошивается еще очень много раз началом и концом и каждый шаг — это начало и конец.
Поэтому, когда возникает вопрос: «Можно ли изменить прошлое?», — ответ напрашивается: «Судя по всему, можно». И наверное, то, когда мы играем спектакли о судьбах поэтов, мы каким-то образом всё-таки пытаемся что-то изменить. Как говорит Клим «отмаливать поэтов». Мы пока здесь топчемся, ещё можем отмолить, о ком-то сказать слово или сказать чьими-то словами.
Я не знаю, радуются ли души поэтов или скорбят во время того, как мы эти действия совершаем, но так или иначе Клим провозглашает это: «чтобы у поэтов не было пролежней». Мы скелеты из шкафов достаем и проветриваем.

Александра Краско: Расскажите, когда к Вам пришла Ахматова и как появилась идея соткать поэтическое полотно её жизни?

Наталья Гандзюк: Перед тем, как начинать работать с поэзией Тарковского, мне посоветовали взять стихи Ахматовой, но почему-то в то время диалог не произошёл, от её стихов тепла не шло, и я взялась за Тарковского. А потом, когда я делала Тарковского, мы с Климом как-то шли мимо помойки, и он там, на самой вершине кучи мусора нашел книжку Ахматовой, такой
самиздат, сшитая книжка, и потом Клим мне её отдал и сказал: «Посмотри».

И с какого-то момента у меня произошёл контакт, понимание и любовь,
потому что без этого, конечно, ничего невозможно. И без того, что ты
чувствуешь стих этого человека — ничего не произойдёт. Ты проходишь через стихи и смотришь на самого человека, смотришь на Ахматову, на её
человеческий процесс, и это интересно на самом деле.

Вот эти все сюжеты: любовники, мужья, богемная жизнь, её скитания — да, это есть, этого никто не отнимает у человека, но в связи с этим всем в ней происходит процесс, и за этим процессом ты наблюдаешь через стихи.
Процесс роста её души.
И поскольку она начала писать в юности и писала до старости с перерывами, ты смотришь, как человек менялся, как он становился глубже, мощней,
массивней, масштабней.
И какие в юности были уже старческие стихи, глубинные, мудрые!

И потом, кому как не женщине понять Ахматову?
Женщина женщину всегда поймет. (смеётся)

И если говорить о музыке, находить музыку на её стихи было очень легко.

Александра Краско: Интересно, что поэтика Ахматовой по своей природе музыкальна, в поэтической ткани её стихотворений скрыта особая звукопись, «бездна шёпотов и звонов».
И в спектакле от одной песни к другой, здесь и сейчас, в пространстве звука, слова и света проявляется эта тонкая вязь, тонкое песенное кружево.Когда я смотрела спектакль, то понимала, что дорога, по которой идет Ахматова — это история не побед, а поражений.

Наталья Гандзюк: Стихи Ахматовой — это история поражений, там нет побед.
А как про победы писать? Если у меня болит, я и пишу. Если у меня всё
хорошо — как я буду писать?

Поэт, если он богат болью — он слышит мир, и определяет некий закон, каким образом из этого поражения выйти, а если он не знает, как выйти — он так об этом и пишет. Во время, когда невозможно было ничего сказать вслух, когда за все расстреливали, появился «Реквием», я считаю, что это –Поступок.

Это мы сейчас живём в такое прекрасное время, когда кто угодно может сказать: «Царь — дрянь» и не будет тотчас убит.

Александра Краско: Если говорить про «Реквием», то с какой силой (при внутренней слабости, оголенности, уязвимости) он звучит в спектакле!
В Вашем пении — молитва женщины, матери, жены.
И принципиально важно, что вся многомерность «Реквиема»
открывается именно в структуре романса, в пении, оплакивании, горевании.

Наталья Гандзюк: Да, конечно. Почему любой «Реквием» — это всегда сильно?
Потому что каждый человек обязан оплакивать самого себя, оплакивать свою страну, оплакивать то, что происходит сейчас.
Человек обязан сострадать. А как не сострадать? Невозможно. Всегда найдутся поводы для сострадания: самому себе, семье, стране, миру, земле.

Когда мы с тобой ещё только начинали беседу, ты говорила по поводу мифа как такового и мифа об Ахматовой, и мы с тобой выговорили, что на самом деле миф мертв, миф — это некая мертвая оболочка. А вот история поражений, история человеческих ошибок, его кровь, его дыхание, его несовершенство, именно облако личности, оно и сияет.

К совершенному ты не подойдешь, не скажешь: «поговори со мной!», — потому что он тебя не поймет. А к несовершенному можно подойти и сказать: «поговори со мной», и он ответит «давай поговорим, потому что я тоже на дне».

У Ахматовой нигде нет счастливого конца, и она его не хочет, вот в чем вопрос. Она знает, что его не будет, знает, что надо восходить как-то по-другому. И Ахматова параллельно восходит, в каждом стихотворении.

Не стращай меня грозной судьбой / И великою северной скукой.//
Нынче праздник наш первый с тобой, /И зовут этот праздник — разлукой.

Александра Краско: Может быть, Ахматова, написав эти строки, словно предсказывала то, что должно было произойти в жизни дальше?

Наталья Гандзюк: Какая разница…
В каждой встрече уже заключена разлука. Люди обнимаются и одновременно они друг друга расталкивают. Каждый шаг — это встреча и расставание, это обязательно. Иначе мы двух шагов не сделаем, мы так и останемся стоять на той точке, на которой мы обнялись.
Вот растолкали друг друга, сделали следующий шаг — там тоже можно обняться.
«Ничего, что не встретим зарю». Понимаешь, всё от обратного.
Мы с любимым встретили зарю, мы никогда не расстанемся — будет это кто-то читать? Нет.

Все это парадоксально, нелогично, но это позволяет поэту подниматься, возрастать, проникать в какие-то очень тонкие слои человеческой жизни…
Когда на протяжении одного стиха рвутся человеческие связи и отношения, это позволяет соприкоснуться с самой сильной болью, которая у тебя есть и с самой сильной любовью, которая у тебя есть.

И ты встречаешься с тем, что будет там за белыми стволами в Приморском сонете.

Александра Краско: Уже здесь встречаешься?

Наталья Гандзюк: Конечно. И ты эту схему осваиваешь. Эта схема она здесь и сейчас, мы с тобой говорили об одном шаге, один шаг — и всё, следующий шаг, и следующий — это моя жизнь.
Когда-то у Клима в тренинге был ритуал одного шага. Нулевой ритуал — это ритуал одного шага.
В одном шаге происходит рождение, жизнь и смерть.

Даже в юном возрасте, в стихотворении «Я научилась просто, мудро жить» какая последняя строчка?

«Мне кажется, я даже не услышу».

И по сути, каждое стихотворение такое. Это некое отрешение от своей жизни.

Александра Краско: И может быть именно отрешение помогло Ахматовой
пережить страшные удары судьбы?

Наталья Гандзюк: Вся человеческая жизнь — это способность пережить. На самом деле, Ахматовой — флаг в руки, потому что она прожила долгую жизнь, поэты столько не живут.

Ей помогло внутреннее одиночество. Она с ним, наверное, уже родилась. Есть такие люди, их называют «отвязанными», вот Ахматова отмороженная и отвязанная, при наличии страстей, человеческих желаний…

Александра Краско: Ахматова словно не держалась за свою жизнь…

Наталья Гандзюк: Мы ничего не знаем, что там было. Мы знаем только, какие стихи она писала, вот это подлинное, а что там про нее написали…
С одной стороны, это миф, с другой — это её автобиография…

Моя автобиография и стихи, которые я пишу — это две разные реальности.
Раньше это вообще не имело отношения, к тому, как я живу.
А сейчас это вросло в мою плоть, я ощущаю, как я кровью пишу, а раньше это были лучики света, которые ложились на бумагу.
Это не то, что я сегодня согрешила, переспала с кем-то, это что-то совсем другое.
Есть процесс, о котором мы с тобой говорили.
С интересом ли я смотрю на свою жизнь, сторонний ли мой взгляд, каким образом я из этой энергетики жизни извлекаю законы, как я иду к любви, всю свою жизнь. Со всеми своими ошибками и поражениями…А без ошибок и поражений я к любви не приду.

Раньше меня очень интересовало, как святые живут, и что такое святой
человек. И чем дольше я живу, тем понимаю, что святые — это не то, что про них пишут, а это процесс постижения божественной реальности, поиски Бога и устремления бесконечные.

Что можно сказать про Ахматову? Это какой-то мощный процесс.
Она, в общем, одинокий человек.
Одному человеку суждена прекрасная семейная жизнь, а другому — странное движение, светоотражение времени, в котором она жила.

Александра Краско: И Ваш спектакль — дорога…

Наталья Гандзюк: Да, это дорога. Дорога — это некая встреча, встреча с 
поэтической личностью. С очень мощной, интересной личностью.

Александра Краско: Дорога, которая петляет среди могил, между жизнью и смертью, и вот ты идешь с поэтом по этому узкому пути и потом раз — а там обрыв.

Наталья Гандзюк: Ты идешь по дороге — ты идешь через То время, и 
выходишь в Это, в котором живешь.
В финале спектакля мы выходим в страшный сегодняшний день. Ничего не изменилось:
«Всё расхищено, предано, продано» и одновременно
«И так близко подходит чудесное /К развалившимся грязным домам…// Никому, никому неизвестное, / Но от века желанное нам».

Собственно, про это спектакль. И это уже финал.

А потом следующий финал о том, что дальше не будет улучшений.
Это не значит, что будет плохо, это «чудесное» всегда при нас, но
ребята, идите к любви, не затягивайте этот процесс, не ждите.

Этот финал точно такой же, как в спектакле «Да не коснутся тьма и тлен».
«Предупреждение» поставлено последним стихом спектакля.

Мы сейчас находимся на острие.
Везде идет война. И в душах у нас идет война, и в семьях, и в государствах, на границах, между странами…

Александра Краско: И что мы можем сделать?

Наталья Гандзюк: Мы можем идти к любви.

Александра Краско: И тогда что-то изменится?

Наталья Гандзюк: Изменится в твоей душе, а значит изменится и у твоей соседки.
Изменится человек — изменится мир вокруг него.

Александра Краско: То есть действует другой вектор?

Наталья Гандзюк: Абсолютно. Он всегда и действовал и действует всегда.
Какие мы — такой у нас царь.

Александра Краско: Наверное, можно было предотвратить Революцию, репрессии…

Наталья Гандзюк: Это было невозможно. Действуют совсем другие законы, совсем не то, что мы себе предполагаем.
Сейчас действует коронавирус, никаких репрессий, просто люди умирают и всё.
Кого нам теперь ненавидеть? Но мы находим конечно же.
Никто нас не расстреливает, к стенке не приставляет, мы умираем на больничных койках.

И что с этим делать?

Ты пойми, что райской жизни искать не стоит.
У Ахматовой есть стих по этому поводу:

«В заветных ладанках не носим на груди, /О ней стихи навзрыд не сочиняем// Наш горький сон она не береди́т, / Не кажется обетова́нным раем»

Постоянно идет борьба за душу.
А смерти не надо бояться…

Александра Краско: Если верить…

Наталья Гандзюк: Конечно. Даже если человек не верит и никому об этом не говорит, внутри — верит. Только по-другому, не по той схеме, которую ему предлагают. Может быть, каким-то странным, житейским образом.

Всё можно изменить в течение шага.

Александра Краско: Если мы не боимся сделать этот шаг…

Наталья Гандзюк: А что касается поэтов…

Именно потому, что поэт общается со временем, причинно-следственными вещами в себе самом, — он исследует и из этого раскладывает композицию космоса.
И он смотрит судьбу, как на что-то поразительное, кáк это процесс происходит — вот это да! Вот это судьба Ахматовой.

Александра Краско: Если говорить о самом действии спектакля, то мне кажется интересным и важным, что не только мы смотрим спектакль, как зрители, но и то, что происходит в спектакле словно вглядывается в нас. Спектакль как диалог. И в этом диалоге ты сам начинаешь что-то про себя понимать.
Ваши спектакли из поэтического цикла «Служение Слову» как жизненный компас.Ты приходишь на спектакль один раз, второй, третий и соизмеряешь свой путь с тем, что транслируется через спектакль…

Наталья Гандзюк: Очень интересная фиксация. Потому что и у актеров,
которые играют эти спектакли, происходит всё то же самое. И каждый следующий спектакль — другой. Ты каждый раз встречаешься с новыми категориями в пространстве.
Актер сразу реагирует на то, что происходит. «Как слово наше отзовется» и «нам не дано предугадать». И в этом есть тайна спектакля. Ты говоришь слово, и вдруг начинает происходить что-то такое, чего ты и не предполагал. И возникает чувство в зале, в тебе…

И ощупью идешь от образа к образу и сам собой являешь этот процесс.
И этот же процесс происходит в зале, это правда.

Александра Краско: Мне кажется, что каждый разговор с Вами тоже процесс, невероятный, глубокий, захватывающий…
Над входом Фонтанного Дома, бывшего дворца Шереметьевых, где находится литературный мемориальный музей Анны Ахматовой, выгравирована надпись на латинском языке «Deus conservat omnia»

— «Бог сохраняет всё».

Хочется закончить наш разговор этими словами — пророческими, резонирующими с Вашим спектаклем и с нашей жизнью.