Зарождённый в детском латентном сексуальном периоде акт потребления (или точнее — оригинальный след желания) — процесс повторяющихся резидуальных практик, истинность которого возможно доказать только при нахождении в бесконечно складывающейся в актуальности дискурсивной формации. Дискурсы архивируются в спирали невечности, непрерывности, автозарождении и репроцессинга, как будто бы ещё больше актуализируя актуальность дискурсов. Градация актуальностей порождается также их архивацией. К примеру, говоря о том, что человек — насильник (совершил: а изнасилование), мы запускаем («reboot») дискурс, добавляя в актуальность практику насилия. Изнасилование — перформанс, находящий своё применение только в нынешнем актуальном и не имеющий каких-либо оттенков в прошлом, что отличает этот подход от «следа» Ж. Деррида («trace»): здесь и сейчас изнасилование не имеет оттенков прошлого, а является исключительно современным явлением, существующим в определённой исторической и культурной ситуации. Отрезок градации в данном случае будто бы недалёк от настоящего. Другое дело, если мы говорим о том, что якобы Солнце вращается вокруг Земли — тут уже дискурс градационно дальше от актуального и ближе к реакционному шагу к прошлым практикам в конкретную эпоху («reactionary turn»).

Знаковое отличие, позволяющее для удобства соотнести стиль дискурсивности мышления М. Фуко в значении его архивации высказывания с теорией перманентности, предполагающей темпоральность и стадиальность объектов, строится на том, что архив у Фуко можно понимать как пердурантную структуру дискурса: высказывания — временные стадии знания, несущие свою дискурсивную функцию, но не тождественные всему «объекту» знания. Иначе говоря, знание как объект суть пердурант, состоящий из дискурсивных стадий, и любое высказывание представляется как временной «срез» этого объекта, то есть знания существуют на разных стадиях, а не как фиксированное целое.

Если рассматривать знание, мышление или дискурс как протяжённые во времени структуры, состоящие из сменяющихся стадий, как в теории перманентности, то временную протяжённость и трансформацию можно усмотреть и в формах желания. Фрейдистское понимание акта потребления, заключаясь не столько в физиологичности (задействовании мускульных зон), сколько в обозначении следа инфантильного телесного взаимодействия, первоначально сосательного, — указывает на то, что даже базовые потребности кодируются в психике как сцены желания. Ж. Лакан, продолжая эту линию, вводит символический порядок, который позволяет перейти к тому, что потребление переходит из телесного акта в культурно-символическую систему: с детства индивид приучается к потреблению уже не пищи, а знаков, ролей, товаров, то есть желание начинает функционировать как структурированный язык.

Если мы решаем сохранить идентичность через след, тогда знание, как процесс множественного становления, встаёт в противоречие с фрейдовским пониманием онтологической тождественности субъекта во времени. Однако возможно переосмысление этого противоречия, выводя из него это «против» и рассматривая мысль как разные способы понимания темпоральности субъекта.

Так, можно сказать, что субъект каждый раз обновляется, и в каждой новой стадии он потребляет, но по-разному (к примеру: потребление не услуг человека как оператора банка, а разговоры с роботами-помощниками; искусственный интеллект вместо диджитал художника; роботы-курьеры и так далее). В таком случае субъект желания — это пердурантная структура, в которой след не передаётся напрямую, но возникает как вариация одной и той же сцены на разных стадиях. Это не след как фиксированный отпечаток, а след как повторяющееся расщепление (становление), или структурированное отсутствие. От этого приходим к тому, что субъект — это не носитель следа, а место, где след каждый раз переписывается.

Каждая новая стадия субъекта мыслится как становление своей версии потребления, своей сцены желания, которая варьирует инфантильный след, не просто воспроизводя его, а инсценируя по-новому в актуальном историческом моменте. Желание сохраняется не как идентичность, а как перформативная форма различия, меняющаяся (либо сохраняющаяся, либо вымирающая при пространственно-временном случайном отборе) в новых телах, новых ситуациях, новых дискурсах.

От Маркса до наших дней потребление не только менялось в своей функции, но и радикально трансформировалось в рамках дискурсивных режимов. Мне важно рассматривать это не просто как смену теоретических моделей, а как смену режимов становления субъекта через потребление. Если у Маркса потребление — лишь момент в цикле производства, акт, замыкающий экономическую цепь, то к XXI веку потребление превращается в онтологическую процедуру, через которую субъект собирает себя, выстраивает, пробует и, в конечном счёте, становится.

Если рассматривать это в современной перспективе, я вижу в потреблении не только язык знаков или средство идентификации, а событие пердурантного становления: каждый акт потребления — от еды до выбора приложения по обработке фотографий — это телесная, социальная операция, в которой субъект не просто выражает себя, но буквально проявляется, возникает. Это не чисто фрейдистский след прошлого, не остаток детского влечения, а уникальный акт субъективации, производящий гегемонные понятийный аппарат и дискурсы одновременно. Он складывается из множества сингулярностей настоящего. Такой подход, на мой взгляд, пересекается с фукоянским пониманием архивизации: меняется не только содержание дискурса, но и то, каким образом и кем может быть произнесено высказывание о потреблении, какие практики считаются допустимыми, а какие — патологизируются или замалчиваются. Мы видим, как в каждом периоде фиксируется определённая модель потребляющего субъекта: от отчуждённого рабочего до прекариата и потребителя инстаграм-курсов по квантовой психологии, и теперь — до субъекта, который становится через потребление, а не после него и не по его следу.

Это и есть онтология настоящего — процесс, который не зависит от фиксированных истин, но определяется и обретает форму в каждой конкретной ситуации взаимодействия тела и объекта.