Create post

Новая жизнь или Движение без опоры на Солнце

Источник: http://blog.mukhacheff.ru/wp-content/uploads/2013/01/MazeinmyMind.jpg

Источник: http://blog.mukhacheff.ru/wp-content/uploads/2013/01/MazeinmyMind.jpg

Если мы посмотрим в левую сторону — на развороте обложки окажется вся философия, всех эпох и времен, а книга, которую мы открываем, есть наша жизнь. Да, та самая аннотация к книге и есть тяжкий путь всей философии, жизнь наша, моя в том числе, труд, написанный нами (здесь я также подразумеваю «объективные» факторы: социум, культура, государство и в целом — продукты человеческой деятельности, которые сами себя производят и преобразовывают). Подобное не просто включается в нашу жизнь, но замыкает и размыкает контакт. Это связь себя самого с поколением предшественников, окружающей действительностью «установленной» и «устанавливающейся», связь со смутным чувством будущего: ответственности за сделанное перед судом времени, — если такое чувство возникает, мы можем говорить о начале всякой морали или видения идеального будущего (что я должен делать, чтобы подобное наступило и стало нашим). «Современный» как эпитет времени сейчас и для нас не совмещается с тем, что есть новое, потому как каждую секунду я обращаюсь уже не к становящемуся, а прошедшему и опора на новое недопустима. Если говорить о современности и философии, то будем откровенны — современная эпоха, культура и человечество, идущее как бы со временем вкупе не есть то новое, которое идет вразрез с устоявшимся[1; С. 34], тогда каждая эпоха идет вразрез со своим временем и впадает в таком случае в противоречие, и уже более не может именоваться современной.

Новая жизнь — это когда мы обрекаем на смерть и забвением старое? Мы с ним не соглашаемся и конституируем принципиально иные формы жизни? Или мы понимаем, как в дурацком повторении (все новое — давно забытое старое)? Современным, без преувеличения, достоин именоваться любой прошедший век, но так или иначе воспроизводящийся в нас и нами для нас, который вдыхает раз за разом веяние жизни забытой эпохи. Что взглянув на древнегреческих философов, что взглянув на период схоластики и патристики, что на каждый следующий, — он нам сообщает всегда веяние жизни и смерти, его упадок и разложение, рождение и рост, его зенит [Ibid; С. 34]. Итак, Платон и Аристотель могут равноценно встать с Фуко и Делезем, Эпиктет и Сенека с Гуссерлем и Адорно, здесь нет какой-либо категоризации, нет класса этим лицам, есть лишь одно допущение — они привносят в то самое «современное» — знание, его силу и необходимость. Можно пойти дальше: взять каждого деятеля мысли любой эпохи и поставить во главу угла (нашего предпочтения), и посчитать его двигателем жизни, — вот он perpetuum mobile поколения «сейчас, упущенного во времени», вот он двигатель, за которым не стоит бегать в далекие метафизические дебри. Мысль каждого из названных мною и подразумеваемых вами, двигает нами в пользу жизни, в ее обогащение, в копилку цивилизации. Так, вооружившись стратегией правильной мысли — логикой, мы строим воздушные замки современного человека, его технический мир, мир, доведенный до искусства, во всякий порядок жизни, — в его закономерность, в красоту его формы, что есть по выражению Альберта Великого resplendentia formae substantialis super partes materiae proportionatas(1).[2; С. 171]

Да, мы оформляем нашу жизнь, для ее простоты, понятности и последующей умопостигаемости. Мы моделируем, проектируем и приобщаем мысленный конструкт к жизни для нас. Мы пользуемся технологиями интеллектуального мира, технологиями разума: от зубной щетки и туалетной бумаги до интернет-пространства, коллайдерами для разгона частиц и космическими ракетами, несущими на себе тело спутника, открывающего для нас горизонты внеземной жизни. Философия в таком случае приносит нам технологии разума, а разум — технику в обыденном понимании.

Мы можем говорить о том, что эпоха в разное время переживала себя по-разному, но это не так. В каждый последующий миг нашего существования мы переживаем все эпохальные моменты, заключенные в 4 простые формы: рождение, рост, упадок и смерть, и вновь переживая то же самое. Не успели мы родиться в конце XX века, как успели пережить все эти этапы, начиная со смерти(2). Наш век (XXI от Р.Х. — Примеч. автора) — есть время непрерывных кратковременных, сменяющихся друг за другом эпох: расцвет рыночных отношений требует кризиса, культурные основания нового человека терпят крах, утопая в «цивилизованном» мусоре, рабочий класс ищет место в сфере услуг, а интеллектуал изнывает от пресности жвачки мира, именующей себя знание. Знание теряет свою значимость, оно не указывает, оно информатизируется и упаковывается в удобоваримые массой человечества формы. Налет информативности так велик, что одного ножа для чистки будет маловато. Потому и философия мечется в пути преодоления пресности нашего времени (что удобно некоторым называть современностью), возвращаясь раз за разом в эпохи ушедшие (современные в моем понимании) для поиска решений предстоящим проблемам: назревает технический прогресс, пожалуйте экологический кризис, назревает инновационный прорыв, пожалуйте запланированное устаревание, рынок меняет лицо, ну пускай оденется в идею-фикс — числовой эквивалент богатства, транслируемый прямо в наше ДНК(3): «Растущая цивилизация — не что иное, как жгучая проблема. Чем больше достижений, тем в большей они опасности. Чем лучше жизнь, тем она сложнее. Разумеется, с усложнением самих проблем усложняются и средства для их разрешения» [1; С. 86].

Суть времени не меняющего лица, а надевающего маски можно выразить словами Хосе Ортеги-и-Гассета: «Вероятно, у нашего времени, по сравнению с предшествующим, философская судьба, поэтому нам нравится философствовать — для начала прислушиваться, когда в общественной атмосфере, подобно птице, промелькнет философское слово, внимать философу, как страннику, быть может принесшему свежие вести из запредельных стран»[3; С. 52]. Философ современности есть путник в пустыне, несущий живительную влагу умирающему на ее просторах. В век электронной литературы, изданий и журналов интернет-пространства нет ни одного человека, кто, так или иначе, не высказался бы в пользу философии, окрыляя свою мысль пресловутой экзистенциальной проблемой, либо же проблемой человеческого общества, стоящего у порога кризисов. Всех и каждого интересует его личная судьба, и потому он тянется своей немощной рукой к колодцу, к источнику мудрости, которая ввергает его в новый шок: как обращаться к тому, что не может помыслить своих предельных оснований, что теряется в закоулках определений и тщетно пытается разобраться «чем же она, милая, все–таки занимается?», «с чем она сравнима?»[4; С. 328].

И вот обыватель (в нашем разумении студент-философ-гуманитарий) доискивается, начинает вопрошать, на что Хайдеггер ему отвечает: «Метафизика как философствование, как наше собственное, как человеческое дело — как и куда прикажете ускользать от нас метафизике как философствованию, как нашему собственному, как человеческому делу, когда мы сами же люди и есть? Однако знаем ли мы, собственно, что такое мы сами? Что есть человек? Венец творения или глухой лабиринт, великое недоразумение и пропасть? Если мы так мало знаем о человеке, как может тогда наше существо не быть нам чужим? Как прикажете философии не тонуть во мраке этого существа?»[4; С. 330].

Он (обыватель — Примеч.автора) изнурен, он не знает куда деться, философия должна была стать его последним прибежищем в ликующем от агонии мира современности. И ему доступна лишь малая доля, — все лежит в области человеческого делания, становления, того, что ускользает от нас в каждый миг и не способно удержать свою форму, свое предельное состояние. Он унывает? Нет. В нем зажглась искорка оптимизма, он взглянул на широту мира, и представил себя широтой — он стал homo quadrates [2; С. 75]. Он стал миром для себя самого. И тут смыкается точка, которая в начале жизни разомкнулась — здесь его смерть и его величие(4).

Примечания:

(1) сияние субстанциональной формы, изливающееся на соразмерные части материи (лат.)

(2) Развал советского союза. — Примеч. автора.

(3) Здесь я подразумеваю развитие биометрических электронных документов и устаревающую чипизацию населения, и альтернативу им — ДНК-паспорт. — Примеч. автора.

(4) «Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только утроба сердца его, а сердце его влечет его к гибели.

Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники. Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется сверхчеловек». — Так говорил Заратустра / Фридрих Ницше. — Минск.: Харвест, 2005. — С. 10.

Литература:

1. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. — 209 с.

2. Эко У. Искусство и красота в средневековой философии. — М.: АСТ:CORPUS, 2014. — 352 с.

3. Ортега-и-Гассет Х. Что такое философия? — М.: Наука, 1991. — 409 с.

4. Хайдеггер М. Время и бытие. — М.: Республика, 1993. — 447 с.

5. Вопрос о Сократе / Сумерки кумиров, или Как философствовать молотом / Фридрих Ницше. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2005. — С. 125-132.

6. Рождение трагедии из духа музыки. Предисловие к Рихарду Вагнеру. / Фридрих Ницше. — Минск.: Харвест, 2005. — С. 501-511.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About