Описание краткого эпизода психоаналитического вмешательства, длившегося 31 сессию — по 2 в неделю. Соответственно, этот эпизод определяется как частичный анализ. Упреждающим ограничением служил тот факт, что анализант прибег к анализу по требованию своего партнёра, который находил нерешительность анализанта «возмутительной и водянистой» — на что и было указано в первых двух встречах как на неустранимый предел, что ставит саму инициативу под сомнение. Отказ от ведения анализа был продиктован личной симпатией к анализанту.

Случай представлен анализантом 27 лет в формате удаленного взаимодействия. Запрос был оформлен в терминах «изъедающего сомнения», что возникает всякий раз, когда дело касается «принятия решения об ответственности в отсутствие главного». В основание случая была заложена гипотеза об обсессивной структуре субъекта речи. Разворачивание анализа осложнялось некоторыми сложностями во владении русским языком, поскольку анализант не являлся его носителем (родной язык — казахский), — что являлось вторым ограничительным фактором.

В первую очередь стоит отметить, что анализант оказался в России в связи с семейным бизнесом, связанным с логистикой, транспортными перевозками и строительством инфраструктурных объектов. В ходе разворачивания повествования выявилось, что занимаемая должность в представительстве компании была не «повышением», а своего рода «отдалением» от мест принятия стратегических решений по управлению компанией, хотя анализант воображал себя именно как «открывателем новых территорий». Для него оставалось вытеснено то обстоятельство, что принятие решений было делегировано через посредника, по отношению к которому анализант формально выступал будто бы старшим по должности в иерархии организации, когда на деле являлся лишь исполнителем. Ослепление было продиктовано также мнимым «старшинством» в связях кровного родства по отношению к посреднику.

По ходу разворачивания ассоциативного материала стало ясно, что для отца анализанта «неформальным старшинством» всегда обладали именно периферийные родственные связи, поскольку их, с одной стороны, «проще держать в узде», а с другой, в силу их отдаленности, они «не способны нанести существенный урон управляющему кругу». В то время как «самые опасные» — дети — должны быть вовсе редуцированы к малозначительной бюрократической работе, чтобы «учились жизни». Соответственно, уже исходя из формулировок анализанта, становится очевидной противоречивая ситуация формулировки отцовского закона, в котором под воображаемой диалектикой «близко-далеко» лежит расщепляющий элемент произвола, «дерзкой хватки» Другого, что «нечестно присваивает нечейное»: именно перед отцом анализанта в пору его бытности молодым мужчиной встал вопрос о том, идти ли в науку с неопределенным будущим или путём махинаций и манипуляций с неопределенностью законодательной базы 90-х завладеть правом собственности на ресурсы до того государственного учреждения. Возможностью, что была предоставлена будущим дедушкой анализанта со стороны жены.

Закономерно выделилась и воображаемая идентификация по отношению к отцовскому требованию «быть послушным» и «буквально и скрупулёзно» соблюдать все должностные инструкции. И всякий раз, как только обнаруживались «неуставные правила», вместо известной гибкости неформальных отношений в поле желания и присущей ему «шаловливой вариабельности», анализант обнаруживал приступы тревоги и навязчивое желание уединиться в первом попавшем укромном месте и совершить акт мастурбации, после которой тревога переходила в ощущение глубокого стыда. Также обнаружились типичные актин-ауты в виде задержки отчётности либо компульсивных мыслей о «правильности написанного» — что вносило путаницу в структуру документа и либо заставляло переделывать его заново, либо вносило осложнения в работу бухгалтерии. Компульсии неизменно сопровождались фантазией о том, что «за мной точно когда-нибудь наймут частного сыщика и потом я буду с позором стоять у всех на виду».В динамике начавшего формироваться переноса на аналитическую ситуацию под впечатлением от «громоздкой сложности» материала аналитика наступил некоторый разворот благодаря одной очень непонятной для анализанта истории. Поздно вечером ему пришлось выйти на стоянку к своему автомобилю, в котором он забыл кейс и жидкость для контактных линз. После того как объекты были помещены в сумку, анализанту захотелось отведать бешбармак. В прилегающей к торговому центру точке, где готовилось блюдо, его не оказалось, и было необходимо долгое ожидание, а свободное время пребывания вне дома было впритык. Тогда анализант в нерешительности стал размышлять: отложить ли ему своё желание до завтра, сходить в магазин за ингредиентами и приготовить самому, заказать доставку или вообще отказаться от своего намерения.

По ходу размышлений анализантом была замечена собака, что слонялась рядом и проявляла поисковое пищевое поведение. Как только анализант перешёл дорогу в сторону ТЦ, он увидел, что собака оказалась на той же стороне и так же искала пищу. Тогда анализант задумался, не остаться ли и не узнать у находившихся поблизости людей, не их ли питомец, который мог далеко уйти; и если таковых не отыщется, то забрать пса к себе домой. Он постарался всячески призвать к себе животное, однако, увидев, что оно никак не отреагировало и что собака ушла достаточно далеко в противоположном направлении, вследствие чего он предположил, что «у него точно есть хозяин», постарался выбросить эти размышления из головы и направился в магазин.

Однако на обратном пути, проходя через то же место, анализант обнаружил, что питомец за ним увязался след в след, поочерёдно перемежая свою активность с поиском пищи — то отставая, то догоняя вновь. Анализанту и в голову не пришло, что собака могла быть «достоянием окрестностей ТЦ», иметь в виде хозяина неопределённую группу лиц, т. е. подкармливаться коллективно. Далее анализант воспроизводил поток мыслей, который сопровождал его путь домой. Отогнать собаку он не решился — она шла за ним вдоль до самого порога парадной. Указанные мысли были следующего содержания: «Ну я же тебя звал — почему ты сразу не подошёл, а уже поздно… Кормить я тебя не хочу — не хочу давать ложную надежду… Я понимаю, что собака — это просто собака и в ней нет ничего того, что я ей приписываю, и она просто хочет есть, но от этого осознания не легче… А что, если взять на передержку? Нет, не хочу. Ещё попортит что-нибудь, будет гадить, а я не хочу наказывать, орать, перевоспитывать питомца от неизвестного хозяина… Ещё заботы с ветеринаром… А хочу — щенка и воспитывать сам, но я сейчас к этому не готов морально… Это уже довольно старый пёс…».

После того как анализант дошёл до двери парадной, развернулся и вслух произнёс: «Так, стой, дальше нельзя — я тебя звал ранее, а теперь поздно…», — после чего довольно громко захлопнул дверь. Как отмечает анализант, он не испытал чувства удовлетворения, хотя должен был бы испытывать стыд и/или вину — что для него совершенно осталось непонятным.

Аналитиком была вынесена следующая интерпретация: «Вы сами пожелали закрыть перед собой дверь как перед старым псом». Её значение метило в соположение места неопределенности в том, является ли собака буквально собакой или выступает чем-то иным, и места, на котором цепочка остановилась в ходе повествования: «Довольно старый пёс». В ходе дальнейшего ветвления ассоциаций (которые анализант не пожелал делать публичными) он пришёл к тому, что он и был старой ищейкой, «коллекционером отцовских неряшностей, произвола и всех прихвостней, на него похожих», и что эта «развалина-ищейка» была в итоге на самом деле никому не нужна, а ему казалось, что «этого от него и ждут» и что он тем самым оказывает «неоценимую услугу по искренней доброте душевной».

На последней сессии открывшееся разочарование, по выражению анализанта, «кое на что протёрло очки». Предположительно, прояснился тот аспект «скрупулезного формализма» анализанта — что тот выступал функцией фасада и экрана для накопления отброшенной тревоги Другого.Тревоги, что складировалась в виде записей корпоративных Zoom-созвонов, где самой «порочной частью» анализант считал «неформальные обсуждения, не относящиеся к делу работы, а каким-то бесполезным трёпом о бабах, жратве и дорогих вещах». Также на этой сессии анализант заявил о намерении уйти с актуальной должности и заняться IT-безопасностью, после чего было сказано об уходе из анализа. Как складывается дальнейшая судьба анализанта — неизвестно.

Помимо ограничений анализа, указанных в начале описания, стоит сделать ряд оговорок и возможных ошибок со стороны аналитика. Во-первых, для аналитика осталось довольно туманным, чего он сам желал от данного анализанта. Безусловно, была преодолена неловкость в связи «не совсем чистой речью на русском языке» — аналитик дал понять, что в анализе преследуется не эстетика, а динамический характер речи. Во-вторых, возможно, со стороны аналитика оказывалось — пусть и неявным образом — подспудное давление в сторону разворачивания речи, ориентированной на отцовского представителя. Как следствие этого, остались затемнёнными места, связанные с материнским Другим и спецификой отношений с любовным объектом. В-третьих, аналитиком оказался полностью упущен момент раскрытия значения время от времени присутствующей фантазии о том, что анализант «у моря срывает с пальм шоколадное печенье и кормит ими акул» — что так же фигурирует в искажённой либо явной форме в повторяющихся сновидениях. В-четвёртых, в неопределённости остаётся возможность вынести суждение о том, чем же было «решение» анализанта — отыгрыванием со схождением с аналитической сцены или актин-аутом, благодаря которому продукт автоматизации и оптимизации требования безопасности высвобождает возможность для создания пустоты в пространстве поля желания Другого.

Наш канал: https://t.me/SignAnalysis