Чтобы приготовить нам чай, отец вставал в пять утра. Тогда уже к завтраку у нас на весь день была целая кастрюля питья.

Его приготовление было настоящим ритуалом. Отец брал прессованный плиточный грузинский чай, примерно двадцать сантиметров в ширину, сорок — в длину, четыре — в толщину. Такой чайный кирпич, непонятно, то ли чёрный, то ли зелёный. До сих пор не знаю, где он его находил.

Кирпич состоял, в основном, из чайных веток. Так что отец разламывал их в несколько маленьких кусков и измельчал в ступе. Ставил воду в большой кастрюле и сразу кидал чай и соль. Одна чайная ложка чая с горкой и половина чайной ложки соли на три литра воды. Доводил до кипения и варил две минуты. Затем вливал примерно полбанки молока, которое мы покупали у бабушки с коровой, что жили неподалеку. Чай с молоком доводился до кипения и тут же снимался с огня. По-тувински он так и назывался — суттуг шай.

Напиток моего детства. Солоноватый, чуть жирный от парного молока, утоляющий жажду, как ничто другое. Он не был ни на что похож. Его вкус напоминал о тувинской степи, окруженной горами. Населённой смуглыми людьми, лошадьми и верблюдами, чабанами и их собаками. О доме бабушки с дедушкой, их огороде, колючих кустах малины, маленьком свинарнике, летнем и зимнем курятниках. О жизни, которая, по ощущениям, осталась где-то в нескольких световых годах от моего настоящего.

В ней я, восьмилетняя, зачем-то проснувшаяся в жуткую рань и не сумевшая заснуть обратно, шла по звукам на кухню. Там отец уже добавил в кастрюлю молоко, и теперь его мускулистая, загорелая рука без устали перемешивала поварёшкой варево. Я устроилась за столом, полулёжа, подперев сонную голову рукой. Отец повернулся ко мне с улыбкой. Сказал: “бабушка всегда долго размешивала чай, потому что так он будет стоять дольше, особенно летом”. Потом, поразмыслив, добавил: “в юртах не было тогда холодильников”. Я кивнула, ведь это было логично. Но не стала спрашивать, зачем тогда он перемешивает, если у нас есть холодильник.

Когда чай наконец вскипел, отец налил первую порцию напитка в небольшой стакан. Не для того, чтобы попробовать на вкус, — я знала, что так как раз делать было нельзя. Первыми сваренный суттуг шай должны были попробовать божества природы. Так что отец взял стакан, специальный инструмент “тос-карак” (толстую деревянную палку с девятью углублениями на конце, своего рода кропило) и вышел на улицу. Я выскочила за ним.

На улице в то утро было наполовину светло. Солнце медленно выходило из–за волнистой линии горизонта. Отец несколько раз разбрызгал тос-караком чай, — в сторону занимающегося рассвета, тайги, гор и реки. Прошептал благословения и молитвы, попросил о чём-то богов, подмигнул мне. После этого мы вернулись домой. Отец закрыл крышкой кастрюлю с дымящимся чаем, а я ушла досыпать.

Когда я проснулась во второй раз, я нашла родителей на кухне. Они сидели за столом, тихонько отпивая горячий суттуг шай и думая о чём-то взрослом. Я улеглась на длинную скамью, положив голову на мамины колени. Она погладила рукой мою голову и улыбнулась, стоило мне раззеваться.

Спустя много лет после того утра я спросила отца, о чём он просил богов, когда угощал их суттуг шаем. Он ответил: “чтобы они защищали семью от болезней и несчастья”.

И добавил: “но вообще, о чём угодно”.