вид живых рыбных потрохов загипнотизировал меня, я начал терять себя, послышался женский закадровый голос идущий из моей утробы, голос говорил о том, что возможно переохлаждение, мокрую одежду нужно выжимать, одновременно с произносимым текстом стали появляться иллюстрации в стиле старых советских документальных научных фильмов, в какой-то момент я понял, что уже иду по противоположному берегу реки, начинается шоссе, я ступаю по обочине, одна сторона забита машинами, мощная пробка, наверное отдыхающие, в этот момент по противоположной стороне огромный грузовик, у которого на кузове стоял еще один кузов врезался в невидимую стену и этот второй кузов сорвался с места и завертевшись вокруг произвольных осей по касательной смазал несколько автомобилей, один пустой, другой полный семейства, отец, мать, два ребенка, мальчик, девочка, мальчик старше, в течение нескольких шагов я испытывал чувство жалости к ним, но, когда я увидел разбитую в хлам кабину грузовика и торчащее из лобового окна тело водителя, а рядом с ним скрученного до состояния колобка пассажира, я забыл обо всем, и о неграх и о дохлой рыбе и о размазанном всмятку семействе, да собственно говоря я забыл и о том, что привлекло моё внимание только что, я уходил и останавливаться не намеревался, однако отдыхающие провидели в моей фигуре намёки на святость и решили следовать за мной, я не сопротивлялся, и вскоре набрёл на пункт приёма пищи, я вошел, справа туалет, слева еще дверь, я завернул на право, в сортире не было унитаза, на месте него стояла маленькая картонная коробка цилиндрической формы, я с трудом достал член из штанов, и спустил в коробочку пару литров ярко-оранжевой мочи, отчего коробочка тут же стала мягкой и податливой, следовавшие за мной люди, повторяли мои движения, и женщины и мужчины, и стар, и млад, но я оставил их всех в сортире, мне хотелось есть и я пошёл в пункт приёма пищи, это была стандартная советская столовая, дешевая и сердитая, стены выкрашенные в бирюзовый цвет, затертая и окислившаяся, кое-где ржавая раздаточная, серые пластмассовые подносы с обломанными или отбитыми углами, некоторые треснувшие, легионы гранённых стаканов, стопки: суповых тарелок, посеревших, в край зашлифованных, со множеством сколов на эмали, такими только в песочнице играть или кукол кормить воображаемым борщом; тарелок под вторые блюда было гораздо больше, ибо твёрдой пищей закусывать местную палёнку всё-таки было сподручней, воняло едой, но её саму я не видел, на раздаточной было шаром покати, шесть или семь жирных женщин лет сорока в белых халатах и колпаках суетились за прилавком, но результата их действий видно не было, они просто бегали с места на место, сменяя друг друга, в какой-то момент одна из них остановилась и почему-то решила, что я достоин её внимания, она протянула мне руку ладонью вверх и в тот же миг на ладони материализовалось блюдо, кардинально отличающееся от всей остальной посуды, поверхность его была чистой и не замутнённой, без царапин и сколов, словно покрытая невидимой плёнкой, переливаясь разными оттенками от желтого до зеленого это блюдо намекало на свои неограниченные возможности, и в тот же миг, когда я подумал о бесконечности заключенной внутри него, женщина опрокинула на блюдо порцию пшеничной каши, затем положила несколько колец вареной колбасы, небольшой стог квашеной капусты, половинку вареного куриного яйца, я протянул руки в ответ, я взял это блюдо с едой, повернулся: банкетный зал уже заполнился моими преследователями, многие приступили к приему пищи, некоторые успели закончить, я сел на освободившееся место, сзади меня сидели мои одноклассники, к которым я всегда был равнодушен, они задавали мне вопросы, но я не помню какие, однако я точно помню, что вместо ответа я задавал им встречный вопрос: «А ты смотрел “День психа” Котерского?», однако никто так ничего и не ответил, моя еда стыла, постепенно превращаясь в рыбную жижу из газетного свертка, обитающего в местной реке, моя еда стала оживать на глазах, дышать и переплёскиваться, разделяться на капли и вновь сливаться, её игры с самой собой убаюкали меня, она незаметно для меня заполнила всё пространство столовой, верившая в меня паства тут же утонула вся без остатка, я принял как данность, что помимо блюда с тухлой рыбой в мире не осталось ничего, блюдо начало вращаться, а вместе с ним и рыбное варево закручиваться в абстрактную спираль, затем во вполне конкретный рыбоворот, моя еда засасывала меня, засасывала, засасывала, засасывала, засасывала, засасывала, и в какой-то момент меня не осталось