Издателем и книготорговцем в России быть непросто. После 24 февраля и резкого подорожания бумаги держать цены на прежнем уровне и сохранять широкий ассортимент книг стало еще сложнее, чем раньше. Многие издательства уже повысили цены на 10–15%, а к лету стоимость книг и вовсе может вырасти на 40–50%. В новом мире меняются и читательские практики.

Мы поговорили с книготорговцем «Фаланстера», соосновательницей книжного «Все свободны» и первой организаторкой нашего Политрида о том, какие привычки появились у читателей и что теперь покупают охотнее всего.

Любовь Беляцкая, соосновательница магазина «Все свободны» в Санкт-Петербурге

По вашим субъективным наблюдениям (или по разговорам/по статистике вашего магазина), есть ли какие-то книги или тематика, которые пользуются популярностью у читателей именно сейчас? И вообще ― поток покупателей как-то изменился?

С конца февраля резко выросли продажи книг по истории и политике. Больше всего популярны история России и Германии. У нас всегда стабильно интересовались книгами по политологии, но сейчас виден явный бум. Также популярны темы войны, истории революции, анархизма, истории немецкого фашизма.

Поначалу поток посетителей резко уменьшился. Вообще и улицы-то по моим ощущениям опустели, все по домам сидели. Но потом резко возобновился интерес к изучению человеческого опыта и истории. Также бóльшей популярностью стали пользоваться отделы антропологии и социологии, книги об общественной памяти и наследии.

Много покупают антивоенные романы: недавно переизданного Пинчона, например. По художественной прозе заметила выросший интерес к Владимиру Сорокину и новый всплеск интереса к серии переиздания всех текстов Лимонова.

Третий пункт — больше покупают биографии, мемуары, например очень популярна книга немецко-украинской писательницы «Кажется, Эстер».

Изменились ли как-то ваши читательские привычки после 24 февраля?

Я как и многие не могла читать вообще ничего кроме новостной ленты первую неделю, а то и больше. Но затем долг надо мной возобладал) Я в этом году участвую в Большом Жюри премии Нацбест, поэтому через какое-то время усилием начала себя заставлять почитать хоть что-то из лонг-листа и весьма удачно. Снова ввела себе в привычку. Хотя уже и не каждый день получается.

Но, надеюсь, скоро смогу опять читать именно то, что хочу сама. Уже накопился очередной список. Самое главное, что изменилось — это отношение. Наконец-то прочувствовала, что означает выражение о невозможности поэзии после Хиросимы. Действительно, мало что цепляет уже как раньше. Теперь хочется восполнять пробелы по тем областям знаний, о которых знаю на уровне статьи из Википедии — составила себе список по классике философии и политики.

Евгений из Фаланстера

Из книг, которые вышли уже достаточно давно, интерес после 24.02 заметно возрос как минимум к двум изданиям: Себастьян Хафнер «История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха» и Николас Старгардт «Мобилизованная нация. Германия 1939–1945». Цель этих книг — попытка осмыслить тот факт, что безумные идеи Гитлера не встретили серьезного отпора у немцев в тридцатые годы XX века, и вполне успешно распространились среди широких слоев населения тогдашней Германии. Книга Хафнера — журналистское расследование, проведенное непосредственным очевидцем описываемых событий. Работа Старгардта является научным историческим трудом, опирающимся на многочисленные эго-документы.

Также повышенным спросом пользуются книги Светланы Алексиевич, допечатки которых вышли в начале 2022 года. Здесь в лидерах «У войны не женское лицо» и «Цинковые мальчики».

Быстро расходится брошюра Льва Николаевича Толстого «Одумайтесь!», изданная в марте проектом “Cheapcherrybooks”. Этот текст впервые был опубликован писателем в 1904 году по поводу русско-японской войны.

Для меня лично в свете последних событий также наметился специфический список чтения. Во-первых это художественные произведения немецких писателей XX века: Ханс Фаллада «Один в Берлине. (Каждый умирает в одиночку)» и Генрих Бёлль «Где ты был, Адам?». Эти книги — истории людей, оказавшихся перед лицом тоталитарного государства. Фаллада рассказывает основанную на реальных событиях историю о человеке, распространявшим в нацистской Германии открытки с призывами к сопротивлению. Книга Генриха Бёлля, лауреата Нобелевской премии по литературе и участника Второй мировой войны, показывает развернувшиеся трагические события глазами простого солдата, вынужденного вести борьбу сразу в нескольких направлениях. Он одновременно пытается остаться живым на фронте, отказаться от выполнения преступных приказов руководства, и совладать с грузом ответственности за содеянное его страной.

Из научных работ я надеюсь добраться до книги Джошуа Санборна «Великая война и деколонизация Российской империи» и коллективной монографии отечественных ученых (Данилевский И.Н., Таирова-Яковлева Т.Г., Шубин А.В., Мироненко В.И.) «История Украины» (кажется, это одна из немногих неангажированных книг по данной теме на современном российском книжном рынке).

Василиса, организаторка Пространства Политика и эмигрантка

Когда жизнь напоминает ремарковскую прозу, в ней не хватает места для вдумчивого погружения в тексты. Особенно трудно с такими, которые опираются на данность мира как отсутствия войны. В этой данности смерть экстраординарна, убийство — за гранью всякой этики, хотя и должно иметь свою, уродливую, искаженную, но всё же мотивацию. Потеря всякой жизни — неизбывное горе. Несправедливости много, но она в скрытом, лукавом, многогранном. Для русскоязычного мира после 24-го февраля всё вульгарно проще.

Мне всегда казалось, что книги помогают раскрыть сложную и противоречивую природу вещей, увидеть, что фигуры — лишь тени в пещере Платона. Вместе с войной эти утонченные и сложно разрешимые вопросы оказались неоправданной, вычурной заумью, игрой в бисер в башне из слоновой кости. Помимо шока, выходящего на первый план, нельзя уйти от разочарования, какие истертые трюизмы стали иметь силу императива: нет войне, миру, чёрт его побрал, мир, а зло банально.

Мои читательские интересы до и после 24-го февраля остались те же, но изменилось ощущение, с которым осмысляется и соотносится с собой каждый текст: не покидает мысль, не слишком ли часто я, как и многие вокруг, пыталась занять позицию наблюдателя, выгородить себя невозможной в действительности позицией исследователя над схваткой, желая отстоять непререкаемое превосходство над суетой, становясь молчаливым соучастником?