Сильвано Ланди, 49-летний писатель, бредет по дороге. Он обнажен и растерян. Вскоре его доставляют в клинику, где диагностируют психическое расстройство. В его голове только два образа, которые он постоянно рисует: засохшее дерево и автозаправка. Попытки врачей выяснить, что же они значат, не приводят к успеху. Пациент закрылся в себе, отвечая односложными фразами и напевая строки из популярной песенки. Кажется, в его образах нет ничего связного, но именно от них отталкивается Джипи в повествовании о членах семьи Ланди, собственно Сильвано и его прадеда Мауро, пытающегося выжить в окопах Первой мировой войны. На первом плане история отчаяния и выживания, на втором — сама история. Точнее ее важнейший компонент, как память. Как происходит процесс воспоминания? Какие органы чувства задействованы? И какое влияние оказывает воображение? Осознанно или нет, но в «Однойстории» Джипи отвечает на эти вопросы, применяя весьма интересные графические средства выражения.
Прошлое и настоящее в романе состыкуются между собой резкой сменой полихрома на монохром. В настоящем — кривые, ломаные, изогнутые «черты и резы» в стиле Бодуэна, в прошлом — они же, тонущие в акварели. Ее водянистость местами буквально размывает объекты и персонажей, делает их настолько зыбкими, насколько непрочной может память. Так выглядят сцены с самим Сильвано, его женой и дочерью. Он потерял их обеих
Причина в том, что Сильвано случайно находит фронтовые письма Мауро к жене. В них говорится о преданности и любви, о желании вернуться во что бы то ни стало. И Мауро заплатит свою цену, ненароком убив своего раненого сослуживца, чтобы спастись от вражеских немецких солдат и тем самым выжить. Сильвано мог этого не знать, но прочитанные письма запускают в нем психофизиологический процесс сродни генетической памяти. Он духовно и телесно переживает болезненный период в жизни Мауро, то есть то, что он может только вообразить. И в этот момент становится ясно, что текучесть красок в мире прошлого — это граница между воображением и памятью. Для Сильвано, как для писателя, ценность написанных слов выше вербальных контактов с семьей. Слово сказанное не оседает в его сознании, вытесняется из него, постепенно уступая место прочитанному. Семья переходит в разряд эфемерных субъектов, незначительных в своей фикции. Сильвано теряет контакт с реальностью, в которой нет места памяти.
Джипи иллюстрирует перверсивный подход к прошлому, основанный на эмоционально нестабильном восприятии настоящего и личности в нем. При кризисе в настоящем, личность конституирует себя через прошлое, по сути незнакомое и далекое, но кажущееся близким благодаря кровно-родственным связям. В итоге жизнь выстраивается вокруг «воспоминаний», где любая «фальсификация» или их неприятие могут быть восприняты как удар в сердце. Например, в глубине души Сильвано не принимает критические замечания членов семьи в адрес писем Мауро, окончательно отдаляя их от себя.
Джипи мастерски комбинирует и перекрещивает образы, сталкивая воображение и воспоминание друг с другом. Засохшее дерево и автозаправка мелькают на всём протяжении повествования, но раскрывают своё значение только в конце. Синонимической парой они выступают антиметафорой к продолжению жизни, её ценности. Мауро и Сильвано совершают несравнимые, но всё же страшные поступки. Тем самым то, что служит символом элемента жизни (рост, движение) превращается в символ элемента смерти (увядание, загрязнение). Заявленная в аннотации издателя как книга духоподъемная, «Однастория» на деле рассказывает о покаянии. Герои движутся к той точке, возврат из которой не гарантирован. Сломленная душа Сильвано может и не воспрять. Джипи оставляет эту линию незавершенной, отдавая последнюю панель исповедальному преклонению колен Мауро. И в этом движении есть небольшая, хрупкая, но все же надежда для Сильвано, о которой он, возможно, даже и не подозревает.
Джипи. Однастория. — Санкт-Петербург : Бумкнига, 2018. — 128 с.
