Основополагающей практикой метафизики является вопрошание, которое обеспечивает диалог подлинного субъекта и бытия. Исходная ситуация такого диалога — обнаружение себя в экзистенциальном континууме, о котором не известно ничего.
Достигнуть этого состояния весьма непросто, поскольку неизвестность сокрыта культурой. Она вводит в бытие, которое ограничивается ее собственными значениями. Культура заключает человека в кокон из мириад ответов, в котором он переживает иллюзию комфорта и ясности.
На определенном этапе ему все кажется понятным — находится достаточно слов и не возникает никаких серьезных вопросов. Внутренний поиск заменяется воспроизведением заданных сценариев, а способность смотреть за пределы и различать становится рудиментарной.
Культура оставляет человека без собственного горизонта — она лишает его экзистенции. Он обычно соглашается с такой участью, поскольку не осознает, что утрачивает подлинную субъектность.
Возможный выход из данного положения — постановка собственных вопросов. Вопрошание начинается во тьме бытия. Вопрошая тьму, субъект обнаруживает себя и отправляется на поиски света, стремясь проложить путь от истока до цели сущего.
Этот путь лежит через неопределенность, в которой его подстерегает множество опасностей. Всегда есть риск ошибиться и получить урон, поэтому любой настоящий вопрос вызывает тревогу и обостряет чутье до предела.
Вопрошание имеет разные формы — возмущение, просьба, обращение, требование. Так или иначе, но это умышленная попытка вызова реакции бытия. Судя по тому, как оно откликается, субъект решает, куда и как двигаться дальше.
Это требует бдительности и решимости, поскольку любое некритичное принятие ответа способно оказаться западней. Критическое отношение также не избавляет от ошибок — без должного предвидения оно часто бывает несостоятельно.
Как следствие, постановка собственных вопросов — практика, требующая сугубо индивидуальных решений. Она погружает в одиночество, но в нем всегда возможно зондировать конкретность ситуации, что позволяет выискивать оптимальность в неопределенности. Даже если ее поиски приведут к ошибкам, они будут собственными и скорее всего поучительными, что по-своему утешает.
Вопрошание подлинного субъекта не является бегством в абстракции, оно отражает его реальные и конкретные потребности — пока он ищет, он живет. Это означает, что важен сам процесс поиска — ответ несет признаки сущего лишь в последнюю очередь, вне которой он далеко не всегда интересен.
Вопрос иногда более самоценен, нежели ответ на него. Между вопросом и ответом пролегает экзистенциальная интрига, переживание которой доставляет радость. В этой интриге заключено предчувствие, ожидание, вспышка и гибель смысла. Ради нее можно искать то, не зная что — эта интенция намного глубже движения к предсказуемому и полагаемому результату.
Настоящий ответ не закрывает вопрос, но дополняет его и вводит вопрошающего в новый модус экзистенции, в котором ему предстоит освоиться. В случае особой удачи ответ — это повод для постановки еще более существенных вопросов. Бывает так, что вопрошание кульминирует не в ответе, а в разрешении вопроса — он переживается, распадается и утрачивает актуальность.
В
В своей возвышенной форме вопрошание обращено к самому себе. Самость раскрывается как экзистенциальный континуум, в котором внутренний мир расщепляется до состояния хаоса. На этом уровне вопрошание перестает быть стремлением фрагментов темной материи к свету. Это уже инспирированный хаосом свет космогонии, рисующий узоры на ткани бытия.
Самая сложная проблема — это обнаружить настоящий вопрос, способный захватить целиком. Без него невозможно ни прятаться от скуки, ни отправляться в поисках ясности. Многие хотели бы пройти от начала сущего до его цели, но они не в состоянии поставить нужный вопрос.
Есть практика, специально предназначенная для того, чтобы такой вопрос был найден. К сожалению, она достаточно очевидна и не будет работать у тех, кому она достанется без интриги и определенных усилий, поэтому вопрошайте сами — настоящий ответ придет в последнюю очередь…
E.R.
