Опасная русалка

Веста говорила, что является по одной линии итальянской графиней, а по другой линии польской княгиней, причем по обеим линиям в ее роду имелись алхимики и тамплиеры. На самом деле она работала журналисткой, а по совместительству агентом правительственных спецслужб. “Моими любовниками были Билли Коттон и Виктор Цой, а любовницей Барбара Брыльска”, — говорила она Ладеку, открывая и закрывая свой полный острых зубов кроваво-красный рот. Однажды, когда они сидели в парке и ели мороженное, Веста вдруг заявила: “Ты должен понимать одну простую вещь: поляки — высшая раса, рыцари Господа, дети Вечерней Звезды, а Гитлер просто перепутал нас с немцами, из–за того все и пошло в этом мире наперекосяк”.

Поверх белой водолазки с высоким воротником Веста демонстративно носила элегантный католический крест, а в свою и без того густую шевелюру втыкала дешевый шиньон из желтой проволоки — уверенная в идиотизме окружающих, Веста периодически напоминала им, что это у нее “родные волосы такого удивительного цвета”, и потому там, в Москве и в Варшаве, в Риме и в Лондоне, поклонники именуют ее Златовлаской. Одного своего сына Веста назвала Франсуа Аделардом, второго Венцеславом Одилоном, а дочь Жанной Антуанеттой Адэлаис. Большинство знакомых Весты сомневались, что эти дети вообще существовали, поскольку невозможно было себе представить, чтобы женщина с такой тонкой талией могла выносить и родить существо больше мыши. Впрочем, как-то раз она показала Ладеку своего старшего — Франсуа Аделарда: это был молчаливый круглоголовый мальчик с темными глазами и стрижкой бобриком. По словам Екатерины, которая вела очередное журналистское расследование, ребенок был рожден от скандально известного депутата, убежденного мусульманина.

Веста, искусственная фея, галантерейная принцесса, мадам Обморок. Мадам Обморок ее называли за склонность то и дело падать на пол без чувств. Порой она лишалась чувств несколько раз на дню. Ладеку Веста поначалу очень понравилась (в том числе и своими эксцентричными обмороками), он даже вообразил себя пажом при прекрасной даме, и все вокруг зашептали об их романе и скорой женитьбе, при этом некоторые говорили, что Ладек затеял все это, чтобы скрыть свою ориентацию, а другие полагали, будто Весте, даме сильно старше Ладека, молодой человек нужен для “энергетической подпитки”. Ладек то и дело приводил Весту в чувство, покупал ей холодную минералку и выслушивал истории про то, как лондонские любовники посыпали полы своих замков розовыми лепестками к ее приезду.

Веста упала в обморок и в тот недобрый день, когда проиграла конкурс “Мисс Русалочка”, объявленный газетой “Мотивы и эпизоды”, в которой все они, Веста, Ладек и Екатерина, работали. Главный редактор газеты Ибрагим Мавлак посчитал, что негоже присуждать сотруднице редакции первое место (хотя фотографию она прислала отличную: на берегу реки, в бюстгальтере с бахромой, с распущенным шиньоном) и присудил второе. Новость об этом настигла Весту в коридоре редакции, где она тотчас же рухнула как подкошенная. Очнувшись на руках Ладека, Веста тихо прошипела: “Он умрет, и умрет мучительно…”, а через минуту по обыкновению поинтересовалась, в красивой ли позе она лежала, не задралась ли юбка и кто из сотрудников-мужчин в это время на нее смотрел.

На следующий день Весту ждал второй удар судьбы. Екатерина разузнала, что Веста была не просто любовницей депутата-мусульманина, а его тайной четвертой женой. Выяснилось, что она даже приняла для заключения этого брака мусульманство и взяла секретное имя Зулайха. Екатерина рассказала об этом сначала Ладеку, а потом священнику Амалирикусу, и тот с негодованием выгнал Весту, предательницу Вечного Рима, из общины верных. Никто за нее не заступился, даже Ладек: то ли ему надоело приводить в чувство прекрасную даму, то ли он осуждал акт вероотступничества, то ли опасался, что всплывет что-то лишнее и про него самого. На этот раз Веста не стала падать в обморок, а, обозвав присутствующих “анакондами”, решительно двинулась на болото, села на коричневую кочку и принялась рыдать.

Люди не догадывались, что Веста и в самом деле была русалкой, правда, в человеческом теле. Болото булькало, жабы суетились вокруг Весты, а она все рыдала и рыдала. Уже смеркалось. Из глаз ее текли голубые слезы, а над головой проносились звезды и кометы. Вдруг Веста выхватила прядь из шиньона, сцапала одну из прыгающих жаб и связала ее искусственными волосами, нашептывая “Ты Ибрагим! Сюф-сюф! Ты Ибрагим!”. После этого она открыла ридикюль, извлекла из него длинную иголку, дунула в морду жабе и быстро проткнула своим острым орудием связанную амфибию. Хотела она таким же образом проклясть и других участников драмы, но, завидев корчившуюся с выпученными глазами товарку, остальные жабы поскорее ускакали от Златовласки прочь.

Трудно сказать, сбылось проклятие Весты или же это было совпадением, но через несколько лет Ибрагим Мавлак в ходе потрясших Западное Ляо революционных событий был схвачен жестокими наймитами одной из противоборствующих сторон, связан, подвергнут истязаниям и выброшен из окна. Он и впрямь умер весьма мучительно, зато удостоился бронзового памятника, который, впрочем, торговцы цветным металлом вскоре разбили на части. Правда, и о самой Весте к тому времени уже ничего не слыхали: она как бы растворилась в своем полном отчаянии, в бледной анемии, в биографических легендах, в болотном тумане, в прозрачном вечернем воздухе. У Ладека остались ее подарки: фотоснимок “Мисс Русалочка” и молитвенник под названием “Droga do Nieba” с длинной дарственной надписью и еще более длинной подписью, где перечислялись все имена и дворянские титулы Златовласки. Под надписью и подписью красовалась роспись, похожая на гармошку из замысловатых вензелей — поддельная агентность галантного века, в который так нравилось играть Ладеку и Весте.

Невыполненная миссия

Когда Ладек был маленьким, его страна входила в Советский Союз и называлась Западно-Ляосской Советской Социалистической Республикой. Тогда почти все жители этой страны очень любили Владимира Ильича Ленина, и на его день рождения, 22 апреля, устраивали всесоюзный коммунистический субботник, праздник труда, мистерию бережливости, литургию классового сознания. В этот день все-все-все превращались в уборщиков и уборщиц, а настоящие уборщики и уборщицы становились начальниками и на один день им разрешалось командовать другими сотрудниками, будь то директор или даже министр. Дети же к 22 апреля приносили в школу старые газеты, картонные коробки из–под конфет, отслужившие своё прописи и тетрадки, ненужные журналы и складывали все это у мраморного подножия, на котором стоял бюст дедушки Ленина (такие бюсты были в каждой уважающей себя школе), причем, приношения взвешивались на специальных, украшенных красными лентами весах, и тот, кто собрал макулатуры больше всех, объявлялся победителем. В награду он получал путёвку в Москву, где ребенка-победителя вели в мавзолей и проводили там мимо мумии вождя в хрустальном гробу. Тот мальчик или та девочка, которым удавалось собрать макулатуры не просто больше всех в школе, а больше всех во всем Советском Союзе, удостаивались особой чести: подойти близко-близко к телу покойника и поцеловать его в лоб (хрустальная крышка саркофага перед этим откидывалась под звуки Аппассионаты).

Ладек ненавидел собирать старые газетки, шляясь по улицами и лазая по чердакам, и всякое 22 апреля было для него стрессом. Однажды он даже не явился на ленинский субботник в школу, направившись вместо этого на работу к маме. А мама его работала редактором отдела общественно-политической жизни в газете под названием “Миру мир”. Разумеется, в редакции тоже проводился субботник, и сотрудники готовились выбросить невероятное количество устаревших газетных подшивок, нераспроданные или запрещенные тиражи, а также собственно письма населения, на которые журналисты уже ответили за прошлые десять лет на страницах своего издания. Ладек увидел гору макулатуры и тут же сообразил: теперь есть, что сдать. Стопки газет и писем были загружены в грузовик, представленный по просьбе мамы Ладека председателем сельского совета Вячеславом Плясовицыным, и вместе с ребенком отправлены в школу. Когда макулатуру сгрузили, она даже закрыла собой бюст Ленина на пьедестале, а взвешивать ее пришлось целый день, таская тюки туда-обратно. Ладек был объявлен победителем на уровне школы, на уровне поселка, на уровне района, на уровне республики и, наконец, на уровне всего Советского Союза. Теперь ему предстояло отправиться на летние каникулы в столицу и поцеловать мумию Ленина в лоб.

В Московии Ладека препоручили специальному педагогу-церемонимейстеру, который объяснил ему, что и как делать во время посещения мавзолея, и даже заставил много раз отрепетировать действо на специальном манекене. Ладеку ужасно не хотелось целовать мертвого лысого Ленина в его зеленовато-желтый лоб, но ничего поделать было нельзя, поскольку от таких вещей зависела стабильность в стране и мир во всем мире, и тогда мальчик решил, что, если уж невозможно избежать целования, то надо по крайней мере промахнуться и поцеловать Ленина в губы — вдруг он оживет, как та спящая царевна из сказки? Какой-никакой — сюжетный поворот: так можно войти в историю, стать героем. Ладек, несомненно, исполнил бы свой план, но, увы, в день посещения мавзолея в Московии началась заваруха, было введено чрезвычайное положение, центральную площадь оцепили, мавзолей закрыли, а через некоторое время распустили партию и объявили о прекращении существования всего Советского Союза. Все разрушилось, кроме мавзолея и Ленина, который так и остался лежать в своем хрустальном гробу, но детей к нему больше не водили.

Предзнаменование краха

Вообще-то Ладек, даром что был тогда совсем ребенком, отлично чувствовал, что дело идет к концу. На уроках политинформации, которые проводились рано утром по понедельникам, докладчики вдруг перестали сообщать об урожаях и перестройке и начали рассказывать детям истории про гигантских крыс в московском метро, зачитывать газетные сообщения о чудесных исцелениях заряженной перед телевизором водой, травить байки про визиты йети в пионерлагерь. В воздухе витал вполне осязаемый, хотя и не материализованный запах тления. Однажды сестра Ладека предложила ему поиграть в игру “Кто на трещину в асфальте наступит, тот дедушку Ленина съел”, и это очень сильно отличалось от игры “Поймай тополиный пух, письмо дедушки Ленина”. Да и во время того самого последнего ленинского субботника, когда Ладек сидел на работе у мамы и, дожидаясь прибытия грузовика для макулатуры, меланхолично рисовал черепа на полях газеты, произошло нечто, ставшее как бы сигналом близящегося конца эпохи и навсегда врезавшееся в его память: в кабинет забежал председатель сельского совета Плясовицин и, увидев два десятка черепов (некоторые были с кудрявыми прическами) на полях газеты “Миру мир”, вместо того, чтобы поругать Ладека, похвалил его за “талант рисовальщика” и вдруг добавил: “Камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич…”. Уже скоро Плясовицин из председателя станет бизнесменом, а потом будет обвинен в коррупции, отстранен от должности и умрет — то ли от разрыва сердца, то ли от суицида.

Эликсир молодости

Фисель отправился в паломничество глубоко на Юг. Он миновал несколько перевалов, побывал в священных пещерах, в не менее священных мечетях, составленных сплошь из золота и лазурита, а также посетил несколько шумных базаров. На одном из них он нашел себе друга — Комил-бачу. Вместе они пошли в хаммам, где встретили Алишера, праправнука Сейида Алимхана, пообещавшего им рассказать о сокровищах последнего бухарского эмира, но только после того, как эти двое поделятся с ним секретом вечной молодости.

Фисель получил свой секрет в той же бане от дервиша с восемнадцатью бубенцами и волчьим членом в 807 году хиджры, в месяц шаобан, а Комил-бача — тремя годами позже во время погони за слепой черепахой Дилафруз-ханум. Увидев друг друга на базаре, они сразу поняли, что оба носят в себе секрет вечной молодости, и поэтому быстро подружились. Им очень хотелось выведать у праправнука Сейида Алимхана, где спрятан клад, но делиться с ним рецептом волшебной тинктуры, продлевающей юность, не хотелось вовсе. Кроме того, Фисель не умел разговаривать на человеческом языке, поскольку в душе был зайцем. Так что — пожелай он разгласить секретную рецептуру — не смог бы, но он об этом и не помышлял.

Фисель и Комил подвергли несчастного Алишера пыткам, а часть его органов забрали для изготовления своего зелья — как и заповедал им дервиш с волчьим членом — для этих целей они всегда употребляли органы и мясо, но только от тех людей, которым удавалось приблизиться к разгадке секрета, найти его обладателей и предложить им что-то такое, от чего оные внутренне загорались. Как же удалось им самим избежать печальной участи и не стать сырьем для волшебной тинктуры? — об этой части секрета вечной молодости Алишер размышлял уже мертвый и выпотрошенный, в сточной канаве, за пределами города. Утешало его одно: никаких сведений о сокровищах своего прадеда он не имел, а потому был вынужден соврать своим мучителям, лишь бы те прекратили втыкать в него раскаленные металлические предметы и поскорее перерезали ему глотку. Он наплел им про ущелье, отмеченное лесом, выросшим в виде свастики — мол, ищите там, в пещере, вход в которую маскируют три ели с двойными стволами.

Возвращение Фиселя

Заяц Фисель сидел в купе остановившегося поезда и созерцал за окном удивительных птиц, которые скакали по мусорной куче и походили одновременно на петухов и пеликанов. Они очень важничали, но вид имели скорее нелепый, к тому же постоянно ныряли в мусор клювом, под которым красовался ярко-красный зоб. Оперение напоминало двойной воротник-плувиал, а на головах у птиц были красные шляпы, подбитые полудугой белого пуха, шляпы-хохолки, выполненные из перьев, и с перьевым же плюмажем. На минуту Фисель даже подумал, что это и не птицы вовсе, а модники и гламурные люди, с которыми ему иногда, несмотря на полузатворнический образ жизни, приходится сталкиваться. Если бы тут был Ладек, то он бы, конечно сказал, что это были не птицы и не люди, а ангелы и архангелы перуанского маньеризма. Но Ладека рядом не было и не могло быть, ведь Фисель направлялся как раз к нему. Он вез ему редкое снадобье, сделанное из жира снежного человека, которого в тех краях все называют диким человеком (адам-кийиком). Снадобье это нужно было Ладеку для того, чтобы сделать на его основе волшебную мазь и послать ее попавшему в беду архиепископу Юзефу Бялостоцкому, и ни куда-нибудь, а в ватиканскую тюрьму, где содержали этого выдающегося прелата. Вообще-то Ладек был противником любого каннибализма (“Мы состоим из того, что едим, и я согласен состоять из моркови и зайцев, из капусты и козлов, из пшеницы и кур, но состоять из людей — увольте” — говорил Ладек), однако теперь обстоятельства носили исключительный характер и требовали незамедлительных, в высшей степени решительных мер.

Предупреждение вампира

Однажды, гуляя по заброшенному кладбищу, Ладек наткнулся на могилу вампира. О том, что это могила вампира, он догадался по тайному символу, нанесенному на могильную плиту. Ладек налег на нее, сдвинул с места: как и ожидалось, под плитой был лаз, ведущий в небольшое помещение. Проникнув внутрь и посветив зажигалкой, Ладек обнаружил пустой гроб в углу, а напротив небольшое кресло и журнальный столик. В кресле покоилась высушенная мумия.

На столике, среди разного мусора Ладек нашел записку — предсмертную записку мертвеца. В ней было всего несколько строк: “Когда я был жив, я ненавидел людей, и моя мизантропия не знала предела. Скончавшись и став вампиром, я сначала обрадовался: наконец-то бессмертие, теперь-то уж я разгуляюсь! И вот я снова умираю, теперь я умираю вампирской смертью, умираю от голода, поскольку не могу ни укусить, ни выпить крови — настолько отвратительна мне самая мысль о близости с человеком! Не повторяй моих ошибок, вошедший под эти своды адепт. Люби людей, хотя бы немного, иначе можно умереть даже по ту сторону смерти. Твой благожелатель вампир Вильгельм”.